«Игрушкой» – какое страшное слово!
«Матутина» находилась несколько выше Ориньи, и это вселяло надежду, но ее относило к северной оконечности гряды, а это угрожало роковой развязкой. Северо-западный ветер гнал урку со стремительностью стрелы, выпущенной из туго натянутого лука. У этого мыса, немного не доходя до гавани Корбеле, есть место, которое моряки Нормандского архипелага прозвали «обезьяной».
«Обезьяна» – Swinge – это бешеное течение. Ряд воронкообразных углублений на дне океана порождает здесь множество водоворотов. Только выберешься из одного, как тебя подхватывает другой. Судно, попав в лапы «обезьяны», кружится, перебрасываемое от воронки к воронке, пока не напорется на острую скалу. Получив пробоину, корабль останавливается, корма поднимается, нос уходит под воду, пучина довершает свое страшное дело: погружается корма – и волны смыкаются над затонувшим судном. Островок пены расширяется, тает, и вскоре на поверхности моря остается лишь несколько пузырьков – последние следы угасших жизней.
Самые опасные водовороты Ла-Манша находятся в трех местах: один – по соседству с пресловутой песчаной мелью Гердлер-Сендс, другой – возле Джерси, между Пиньоне и мысом Нуармон, третий – близ Ориньи.
Если бы на борту «Матутины» был местный лоцман, он предупредил бы несчастных об этой новой опасности. За отсутствием лоцмана им приходилось руководствоваться интуицией: в критические минуты у человека появляется нечто вроде второго зрения. Яростный ветер вздымал целые каскады пены и разносил вдоль побережья. Это плевалась «обезьяна», где погибло множество судов. Беглецы с ужасом приближались к этому месту, хотя и не знали, что оно собой представляет.
Обогнуть грозный мыс? Невозможно.
Так же, как перед ними ранее выросли Каскеты, а затем Ортах, теперь перед ними предстали высокие скалы Ориньи. Один великан вслед за другим. Ряд ужасных поединков.
Сцилла и Харибда – две опасности, Каскеты, Ортах и Ориньи – три противника.
Та же картина постепенного исчезновения горизонта за скалами повторялась с величавым однообразием, на какое способна только пучина. В битвах с океаном, так же как в гомеровских битвах, встречаются повторения.
С каждой волной, приближавшей их к мысу, громада его, и без того чудовищно разросшаяся в тумане, казалась выше на двадцать локтей. Расстояние между уркой и утесом сокращалось с угрожающей быстротой. Они были на грани водоворота. Первая волна должна была увлечь их – и уже безвозвратно. Еще немного – и все будет кончено.
Вдруг урка отпрянула, словно под ударом чудовищного кулака. Волна вздыбилась под килем судна, затем опрокинулась и отшвырнула урку, обдав ее облаком пены. Этим толчком «Матутину» отбросило от Ориньи.
Она снова очутилась в открытом море.
Кто же пришел на помощь урке? Ветер.
Шторм внезапно изменил направление.
До сих пор беглецы были игралищем волн, теперь они стали игралищем ветра. Из Каскетов они выбрались сами. От Ортаха их спасла волна. От Ориньи их отогнал ветер.
Северо-западный ветер сразу сменился юго-западным.
Течение – это ветер в воде, ветер – это течение в воздухе: две силы столкнулись, и ветру вздумалось вырвать у течения его добычу.
Внезапные причуды океана непостижимы: это бесконечное «а вдруг». Когда находишься в его власти, нельзя ни надеяться, ни отчаиваться. Он создает и вновь разрушает. Океан забавляется. Этому необъятному угрюмому морю, которое Жан Барт[50] называл «грубой скотиной», свойственны все черты хищника. Оно то выпускает острые когти, то прячет их в бархатных лапах. Иногда буря топит судно походя, на скорую руку, иногда как бы тщательно обдумывает кораблекрушение – можно сказать, лелеет каждую мелочь. У моря времени достаточно. В этом уже не раз убеждались его жертвы!