Редукция может быть пространственной, духовной, душевной; она может касаться красоты, добра, истины, экономики, здоровья, политики, — только замечают ее всегда в итоге как некую утрату. Это не исключает того, что на больших дистанциях она связана с расширением власти и действенности. Мы видим это, например, в упрощении научной теории. Она, отказываясь от неровностей, спрямляет линии. Появляются цепи умозаключений, которые можно видеть, например, в дарвинизме. Для нигилистической мысли также характерна склонность приводить мир с его сложными и многообразными тенденциями к одному знаменателю.[9] Результат такого вмешательства, пусть и на время, ошеломляет. Этому приему обучаются, так как его диалектика представляет собой лучшее средство дезорганизовать противника, лишенного резервов. Но потом эту методику перенимает и слабая сторона. На этом основана идейная эффективность реакции. Приведение к одному знаменателю может выступать как неизбежное средство в определенной фазе нигилистического развития; но по сути оно остается знаком редукции.
12
К этим знакам относится также исчезновение чудесного, а с ним рассеиваются не только формы почитания, но и удивление как источник науки. Восхищение и изумление в нигилистическом состоянии вызывают лишь цифры пространственного и числового миров. Затем повсюду бросается в глаза безмерное, образуя контрсоответствие точной науке, редуцированной, в конце концов, до чисто измерительного искусства.[10] Головокружение от космической бездны — это нигилистический аспект. Оно может достичь возвышенности как в «Ойреке» (Eureke) Э. А. По, однако с этим головокружением всегда будет связано особенное, относящееся к ничто чувство страха.
Уже Леон Блуа[11] установил корреляцию между нарастанием нигилистического движения и этой формой страха. Он объясняет изобретение все более быстрых машин волей к бегству, к отступлению, неким инстинктом, позволяющим человеку предчувствовать угрозу, от которой нужно спешно искать спасения в другой части земли. Это, можно сказать, противоположность, теневая сторона воли к власти: чуткость к затишью перед бурей. С каждым циклом ускоряющегося движения происходит и определенная редукция. Подобно тому как вырабатываются богатые месторождения и пласты, также исчерпывается покой, и все приходит в движение.
Родственным знаком можно считать растущую склонность к специализации: разделение и детализацию. Она бросается в глаза и в гуманитарных науках, где почти полностью исчезает синоптический талант, подобно тому как в мире труда исчезает ручное ремесло, требующее высокой квалификации. Специализация зашла так далеко, что индивиду остается развивать только частную идею, выполнять только одну операцию на конвейере. Нет недостатка в теориях, объясняющих причины утраты, которая обнаруживается на личностном уровне, этим процессом специализации, но верно как раз обратное, и потому средства, которые рекомендуются, по-настоящему не помогают.
Этой детализации, вызывающей в науках и на практике беспокойство, но в повседневности нарастащей, соответствует с точки зрения морали обращение к локальным ценностям. Тот факт, что «высшие ценности обесценились», ведет к новым инвестициям сил в освободившиеся места. Такие попытки могут осуществляться как в церквях, так и в других сферах. Редуцирующая инвестиция выдает себя, например, там, где Бог понимается как «благо», или там, где начинают на пустом месте возводить идеи.[12]
Появляются эрзац-религии, число которых огромно, как будто мы оказались под одним из более низких божественных сводов. Можно сказать, что из-за низвержения высших ценностей теперь все и каждый получают возможность культового посвящения и толкования. Эту роль берут на себя не только науки. Множатся идеологии и секты; это время апостолов без предназначения. Наконец, в апофеозе начинают участвовать и политические партии, и божественным становится то, что служит их доктринам и их меняющимся целям.
13
11
Леон Мари Блуа (1846–1917) — французский писатель, который сознательно жил в ужасной нищете и свой опыт существования трансформировал в автобиографические романы и памфлеты, критикуя эпоху. После эстетико-нигилистической фазы Блуа обращается в христианство, оказывается «нетолерантным католиком» и называет себя — в силу своей радикальной критики модерна и апокалиптического настроя — «духовным крушителем». Юнгер по совету Карла Шмитта, близкого к католико-политическим кругам и воспринявшего идеи Блуа, в 1934 г. начинает активно читать этого автора и цитировать его.