После обеда он гуляет по саду, подхватив двух соседок — брюнетку и блондинку. Наклоняясь то к одной, то к другой, он говорит брюнетке, что ничего нет слаще поцелуя смуглянки, а потом, устремляя черный глаз на блондинку, рассказывает ей, как он полюбил одну белянку. Те отворачиваются, жеманятся и хихикают, бренча тяжелыми золотыми серьгами.
Дарья Алексеевна, которая возится в это время на террасе с вареньем, говорит с упреком:
— Да полно тебе, Ганя, конфузить-то девушек!
На что Державин плутовато усмехается:
— Ничего, у девушек уши золотом завешены!
Утром торжественного дня на террасе, увитой гирляндами, готовится кофе. Выходит Соня, сияющая от радости, но немного сконфуженная тем, что она является виновницей торжества. Ее приветствуют, обнимают, целуют.
Когда она садится, сзади подкрадывается отец и кладет ей на голову венок из васильков. Он сам, нарочно встав пораньше, собирал эти васильки и сам сплел венок. Старый Капнист плетет венки не хуже любой девушки.
Соня растрогана и бросается целовать отца. Она хочет снять венок, но все кричат, чтобы она оставила его на голове. Соня пьет кофе, увенчанная васильками.
— Милая малороссияночка! — любуется на нее тетя Даша.
Monsieur Асселен, припомаженный старичок с румяными щечками, является с извинениями. Он всю ночь страдал астмой и не успел приготовить сюрприз.
— Сегодняшни ночь я совсем задохнульси, — объясняет он, хитро улыбаясь и потирая пухленькие ручки.
Соня не верит.
— Вы, наверное, что-нибудь задумали, — говорит она. — Признайтесь, monsieur Асселен.
— А я знаю, — внезапно заявляет Алеша.
Monsieur Асселен делает страшные глаза.
— Ничего ви не знайт! — говорит он в испуге.
К обеду приезжают Муравьевы-Апостолы и сенатор Трощинский, сосед Капнистов, старый екатерининский вельможа высокий старик со стриженой головой и большими совиными глазами.
Державин с Трощинским не в ладах. Он выходит к столу в коричневом фраке со звездой и в пудреном парике, из-под которого высовываются на висках хвостики собственных седых волос; держится важно, как подобает сенатору. Молодежь с интересом наблюдает встречу двух сановников. Никто из них не соглашается сесть первым. Они раскланиваются с напыщенным видом старых придворных и величают друг друга «вашим высокопревосходительством».
Державин сидит насупившись и сердито смотрит в тарелку. Трощинский церемонно осведомляется у Ивана Матвеевича о здоровье его двоюродного брата, старика Апостола, который живет в своей деревне Хомутец, по соседству с Бакумовкой.
— Благодарение богу, он чувствует себя хорошо, — так же церемонно отвечает Иван Матвеевич.
Соня ищет глазами monsieur Асселена: она все еще ждет от него сюрприза. Но monsieur Асселен куда-то исчез. Алеша тоже куда-то девался.
Трощинский рассказывает о дерзком поведении французского посла Коленкура.
— Его величество, — говорит он, — охладел к Бонапарту.
Иван Матвеевич спрашивает Державина о его последних сочинениях.
— Сижу над трагедией, — сумрачно отвечает Державин, — правлю, мараю. Все мои оды — все это так, безделки, для потомства значения не имеет. Трагедиями добуду себе бессмертие.
И он строго взглядывает на Трощинского.
Перед сладким Алеша тихонько крадется на свое место. Он чем-то очень доволен: искоса поглядывает на Соню и еле удерживается от смеха. Мать укоризненно качает ему головой.
Из буфетной показывается monsieur Асселен. Пригнув голову набок и подрыгивая ножками, он несет на блюде какой-то странный пирог в виде башни. В дверях теснятся слуги. Впереди всех — повар, старый хохол с ухмыляющейся физиономией, в белой расшитой рубахе. Девушки фыркают в передники. Monsiuer Асселен, грациозно приседая, ставит перед Соней свое архитектурно-поварское изделие.
— Я так и знала, monsieur Асселен! — восклицает Соня, густо краснея. — Так и знала!
— Ну, Соня, разрежь поскорее! — говорит Алеша. Посмотри, какая начинка.
Соня аккуратно снимает подрумяненный верх — и вскрикивает от неожиданности. Из пирога внезапно разлетаются птицы и начинают кружить по столовой с неистовым писком. Общий хохот заглушает отчаянный писк перепуганных птиц. Все бросаются за птицами, стараясь выгнать их на террасу. Девочки визжат от восторга. С Державина вмиг соскочила его сенаторская важность. Он носится вместе со всеми по столовой в своем коричневом фраке со звездой. Пудреный парик сбился набекрень, и отовсюду лезут седые клочья волос. Трощинский бегает вслед за Державиным и кричит по-украински:
— Горобец[14] за портретом! Вин там притулився! Гонить його, бисового сына, Гаврила Романыч!
А птицы, совсем ошалев от испуга, стукаются с налета то о потолок, то о стены.
Громкие аплодисменты вознаграждают monsieur Асселена. Он шаркает и благодарит.
— Как же вы ухитрились запечь их в пирог? — удивляется тетя Даша.
— Он у нас искусник, — с довольным смехом говорит старый Капнист.
— Пустяки! — скромничает monsieur Асселен. — Я пекал низ, пекал верх и скоро пускал пташек в середка.
Но хозяйка дома с улыбкой грозит ему пальцем.
— Какой вы злой, monsieur Асселен! — упрекает она. — Как можно мучить так бедных пташек!
— А што? — кротко оправдывается monsieur Асселен. — Пташка теперь летал себе на деревца.
Чопорный порядок обеда нарушен. Смех и веселый говор оглашают столовую.
Трощинский совсем разошелся. После беготни ему в комнатах душно.
— Марш за мной! — командует он. — В оранжерею!
— В оранжерею! В оранжерею! — подхватывает хор голосов.
Каждый берет что попало. Державин тащит стул и бутылку вина. Матвей и Сережа вместе с молодыми Капнистами, Семеном и Алешей, маршируют, подняв на плечах стол. Впереди несется Трощинский с вишневой наливкой.
Но в оранжерее еще жарче — солнце печет сквозь стеклянные стены. Трощинский преспокойно шагает дальше, в парк, потом вниз по аллее — прямо к реке. Остальные мчатся за ним — кто со стулом, кто с кувшином, кто с чашкой.
— Ложку обронили! — слышится голос хозяйки.
На тенистой лужайке, около корявого береста, печально опустившего ветви в реку, поставили стол. Вниз с горы спешат слуги с пирожным и кофе.
Между тем начинают темнеть дальние излучины Псла. Из-за рощи на том берегу торчит край черной тучи.
— Смотрите, собирается гроза! — предупреждает хозяйка.
Капнист с улыбкой показывает на берест, склонившийся над рекой.
— Вот вам изображение бренности всего земного, — говорит он. — Он еще покрыт листвой, но день его падения уже недалек.
— Папа, прочти о бересте, — просит Соня.
— Прочтите, прочтите! — подхватывают остальные.
Капнист молчит с минуту. Лицо его становится серьезным и важным. Затем он начинает декламировать нараспев:
Удар грома прерывает старого поэта. Крупные капли дождя прыгают и стучат по столу.
— Вот вам непрочность земных благ! — весело провозглашает Трощинский. — Що таке струи времени? Вот дождевые струи нас таки смочат до нитки! А ну-ка, хватайте стол да посуду — укроемся в храм умеренности.
— В храм умеренности! В храм умеренности! — звенят веселые голоса.
И все с криком бросаются убирать посуду. Девочки стаскивают скатерть. Monsieur Асселен спасает остатки своего пирога. Веселая ватага со столом, стульями, посудой и угощением карабкается по узкой тропинке наверх, где сквозь мутную пелену дождя видны дубовые колонны «храма умеренности», выкрашенные голубой краской.
Вечер. Все сидят на террасе. Державин в шлафроке расположился в удобном кресле. Он утомился за день — и теперь он снова старик. В темноте раздается его внятный старческий голос. Он вспоминает далекие времена Пугачевского восстания, в усмирении которого он, тогда еще молодой офицер, принимал участие.