Неверное обращение с книгой привело к возникновению особых излучений — если угодно, можно назвать их новыми цветами и звуками. Непостижимые побочные явления, непредсказуемые сопутствующие эффекты. Вот еще одна причина, по которой Денкер настаивал, чтобы испытания его несуразного устройства из бронзы и чугуна проводились в открытом космосе.
В результате этих испытаний были достигнуты две цели. Во-первых, книга на какое-то время физически покинула пределы Земли, а во-вторых, Денкера не сразу заподозрили в обмане.
В материалах исследований Денкера я обнаружил описания ранних стадий эксперимента и упоминания о том, что книга оказывала странное воздействие на животных. Как известно, животные не обладают облагораживающим интеллектом, который служит людям критерием для определения безумия.
Тех, кто не обладает гибкостью мышления и верит в иллюзию нормальности — стабильности, постоянства, реальности, — разрыв с ней всегда травмирует. Чем больше существует правил, которые можно нарушить, тем больше будет нарушений, ведь то, что мы называем реальностью, — всего лишь интерпретационная модель, созданная человеческим разумом; эту реальность мы ежедневно переделываем, отгораживаясь от вопиющей пустоты существования и бессмысленной трагедии жизни. Бациллы об этом не задумываются. Они просто существуют. Они не могут ни ужасаться, ни восторгаться.
В экспериментах Денкера безопасность зависела от времени и пространства. Собранные им переводы — слова из книги — ни в коем случае не должны были оказаться в одно и то же время в одном и том же месте, даже в виде нулей и единиц в базах данных. Как я уже говорил, обращаться с книгой было очень и очень непросто. И научиться этому было неоткуда. Все было новым, неиспробованным, несказанным, неизведанным.
В конце концов Денкер понял, что никакого аппарата не требуется. Да, изобретение принесло ему (ненадолго) Нобелевскую премию, но на самом деле нужна была одна лишь книга. Он действительно достиг того, что мы условились называть «разрывом с реальностью», но, естественно, все предпочитают считать, что он просто спятил.
По-моему, глупо и высокомерно обвинять Денкера в участи, постигшей всю планету. Вспомните, что задолго до этого случая люди стали такими биочувствительными, что плохо переносили любые поездки. Земля эволюционирует, она больше не для нас.
Ко всему прочему надо сказать, что Денкер тоже распался на части. Его разум отправился в иное место.
Если вы отыскали меня, то наверняка найдете и Денкера, но, как я понимаю, Денкер вас не интересует. Вам, как и тем, что являлись до вас, тоже нужна книга.
Сейчас принято винить Денкера за то, как выглядит ночное небо. И за саму ночь — мне говорили, что солнце больше не всходит. Все остальное — ледяная мгла, звуки, которые издают твари, поглощая добычу, — известно мне лишь по слухам.
Как только я найду способ выбраться отсюда, я отыщу Денкера и попрошу его все это объяснить.
Обитатели Призрачного леса
В. Х. Пагмир
Перевод С. Лихачевой
В. Х. Пагмир — один из самых широко публикуемых и популярных авторов, работающих в жанре лавкрафтианских рассказов; из-под его пера вышло несколько сборников под названием «Сны лавкрафтианского ужаса» (Dreams of Lovecraftian Horror, 1999), «Долина Сескуа и другие логовища» (Sesqua Valley and Other Haunts, 2003) и «Грибное пятно» (The Fungal Stain, 2006). Издательство Centipede Press готовит к выходу антологию его рассказов о сверхъестественном.[6]
Разбудило меня хриплое карканье ворон. Я с трудом отлепился от ствола дерева, под которым задрых. Да где я, блин? Я помнил, как решил не возвращаться в реабилитационный центр, сиречь общагу для бывших зэков, где отбывал остаток срока за тройное ограбление банка, после того как оттрубил два года в федеральной тюряге. Думаю, тюремные власти выпустили меня досрочно, впечатленные моим интеллектом и хорошими манерами. Я был первым заключенным на их памяти, который запросил себе собрание сочинений Шекспира в одном томе. Я, понятное дело, никакой не высоколобый; просто меня вырастила женщина, преподававшая литературу и историю искусств в колледже. Одно из самых моих дорогих воспоминаний — это когда в день рождения (мне тогда семь исполнилось) мама сводила меня на потрясающую постановку «Цимбелина»: эту пьесу я хорошо знал, мне ж с младых ногтей на ночь Шекспира читали. Когда я пробегаю глазами знакомые строки или ловлю их на слух, я словно слышу голос матери. Любить шекспировские пьесы — то же, что любить ее.