Дважды рожденные молодцы ходили между только что воздвигнутыми тентами, рассматривали товары, смеялись, и дружески переговариваясь со встречными. Из-за одежды парней можно было принять за послушников буддистских монастырей, которыми изобиловала округа. Но, к удивлению Ирвинга, черты лиц у большинства из них оказались вполне европейскими. Тачстоун заметил даже юного негра, черного, как сапог.
— Надо же, — пробормотал он.
— Вы не знаете, кто это такие? — спросил Ирвинг у Субалтерна.
— Знаю, — ответил Уллис. — Это ребятишки из соседних монастырей. У них сегодня перерыв в занятиях. Они спускаются в город погулять.
Ирвинг снова задумчиво посмотрел на бродивших по площади юношей. Почему-то они вызывали в нем неприятное чувство. Опустошив тарелку с салатом, Тачстоун понял причину. Эти парни совершенно явно не голодали, в отличие от двух третей населения Земли. На лице Ирвинга появилась мечтательное выражение. Впрочем, оно быстро сменилось гримасой презрения. Уллис, с интересом наблюдавший за гостем, понимающе хмыкнул.
— И не менее пятнадцати секунд ему казалось, что неплохо было бы дремать, нежиться на солнце и курить от восхода до заката… жирной свиньей среди жирных свиней[1], — сказал Субалтерн.
— Как вы это верно подметили, — вежливо сказал Ирвинг.
Хозяин гостиницы верно прочел его мысли.
— Какие-то они… необычные, эти ребята, — закончил Тачстоун.
Уллис пожал плечами.
— Совершенно обычные, ребятишки как ребятишки, — сказал он. — А вот учителя у них — необыкновенные.
Ирвингу хотелось еще поговорить с Субалтерном, расспросить про необыкновенных учителей. Но Уллис уже докурил. Он выкинул окурок в урну в виде стоявшей на хвосте рыбы с разинутой пастью и двинулся на площадь. А между тем обычные ребятишки, у которых были необыкновенные учителя, уже сами шли к «Кружке Бахуса». Ирвинг поморщился. Он почти допил свой кофе, но ему не хотелось уходить. А уйти теперь, совершенно очевидно, пришлось бы. Тачстоун направился к стойке, чтобы расплатиться. Вошедшие устраивались за столиком — тем самым, под картиной. Они говорили между собой на английском. Но это уже не удивило Ирвинга.
— Привет, Катарина! — сказал один из парней, подходя к стойке.
Он был блондином с классическими арийскими чертами лица. Ряса буддиста смотрелась на нем странно. Ирвингу его лицо показалось смутно знакомым. Официантка улыбнулась парню, как старому приятелю:
— Здравствуй, хулиган. Как всегда?
— Ну да.
Катарина выставила на прилавок поднос, взяла чистую кружку и принялась качать в нее пиво. Ирвинг обернулся, чтобы уйти, и задел хулигана рюкзаком.
— Эй, поаккуратнее, — сказал тот.
— Извините, — холодно сказал Ирвинг.
— «Извините» в карман не положишь, — ответил парень.
Ирвинг медленно повернулся к нему, засовывая руку за пазуху.
— А будешь вежливым, так и в штаны не наложишь, — процедил он сквозь зубы.
— Ха, Дэтвинг, это ты! — радостно воскликнул парень. — Крыло, старик, откуда ты здесь?
В этот момент Ирвинг тоже узнал его. Да и не так уж много людей, знавших боевое прозвище Ирвинга — «Смертельное крыло», — были еще живы.
— Привет, Крэк, — проворчал он и опустил руку.
— Пойдем, посидишь с нами! — предложил Крэк.
Его фамилия была Джонс. Впрочем, Ирвинг подозревал, что Крэк взял себе эту фамилию, чтобы иметь хоть какую-нибудь.
Ирвинг охотно согласился. Все складывалось как нельзя удачнее.
— Катарина, еще одно пиво! — воскликнул Крэк.
Когда они подошли к столику, Крэк представил Ирвинга остальным как своего старого боевого товарища. Один из новых друзей Крэка оказался тем самым негром, которого Ирвинг заметил еще на площади. Его звали Аниксом. Третьего члена компании звали О Ли Синь. Он был единственным, чей наряд хорошо сочетался с разрезом глаз. Рядом с молодым китайцем на столе лежала книга. Ирвинг несколько мгновений разглядывал ее, не в силах отвести глаз.
Она была в кованом окладе с тяжелой застежкой. Старинный умелец изобразил на обложке стальное дерево. Его обвивал дракон. На одной из ветвей висело яблоко. Листочки покрывала зеленая эмаль. Яблоко изображал очень красиво ограненный черный блестящий камень.
— Что это? — спросил Тачстоун.