Маленькие глазки Оука перебегали с Виктора на Грея, во взгляде читалась настороженность человека, привыкшего вариться в одном котле с лжецами и преступниками.
– Почему бы вам тогда не задать свои вопросы? А я уж решу, есть у меня настроение на них отвечать или нет. И если вы не отпустите мою собаку, я…
Грей выпустил пса, и хозяин дома прервался на полуслове. Пес бросился ему за спину и зарычал оттуда на пришельцев, но Доминик знал, что нападения можно больше не ждать. Переместившись, Грей стоял теперь в нескольких футах от Оука. Ему не нравились люди, которые используют домашних животных вместо оружия; этот человек ему тоже не нравился, и точка.
– Лучше бы вам ответить на вопросы.
Оук попытался испепелить Грея взглядом, но через несколько секунд отвел глаза и выругался. Виктор достал из кармана костюма листок бумаги.
– В вашей книги регистрации сказано, что вы состоите в Доме Люцифера с шестьдесят шестого года и после смерти Маттиаса стали старейшим членом церкви.
– И что?
– Почему бы вам не рассказать, что произошло в ту ночь, когда умер Грегори? – спросил Виктор.
Оук хмыкнул.
– Я же сказал копам по телефону, что мы все видели одно и то же. Ровно в полночь, когда Матти проводил обряд, он вдруг превратился в живой костер. С ума сойти какая картинка. Хотелось бы мне сказать, что в ту ночь я был под кайфом, но нет, ничего подобного. Некоторые треплются, что заметили за спиной у Маттиаса как раз перед тем, как он загорелся, фигуру в черной мантии, но я ничего такого не видел. Может, это они были под кайфом. Многие из наших любят побаловаться наркотой перед службами.
– Так вы хотите сказать, что не видели никого, кроме Маттиаса? – уточнил Грей.
– А вы что, думаете, сам дьявол явился забрать его? Матти был парнем харизматичным, со множеством преданных последователей. Мне кажется, многие просто не хотят верить, что он совершил самоубийство.
Виктор шагнул вперед, и из-за его внушительного роста Оуку пришлось вытянуть шею, чтобы встретиться с ним взглядом.
– У вас есть какие‑то догадки насчет того, почему Маттиас мог свести счеты с жизнью?
– Ни единой.
– Может, в последнее время ему угрожали или у него были враги, о которых вы не сообщили полиции?
– Если я при копах смолчал, с чего мне вам докладывать?
Пришла очередь Виктора испепелять Оука взглядом, пока тот не отвернулся.
– Слышь, братан, тут нечего рассказывать, – буркнул Оук. – Ничего не было, кроме обычного дерьма от всяких придурков вроде Тэмми Фэй [5].
– От кого конкретно?
– А они никогда не представляются. – Оук постучал битой по правой ладони, и Грей почувствовал, как у него напряглись руки. Если парень отступит, чтобы замахнуться, Доминик врежет ему по горлу и отберет биту, чтобы в случае чего защититься от пса. – Оскорблять нас прямо в лицо дураков нет.
– Может, Маттиас был подавленным или грустным? Изменилось ли как‑нибудь его поведение?
– Нет.
– Вы так давно его знали, – сказал Виктор, – что у вас наверняка есть предположения, почему он мог покончить с собой.
– Бывает такое, люди ломаются.
– С чего ему вдруг сломаться? – спросил Грей.
Оук воздел руки кверху.
– Да просто жизнь такая, мужик. Не знаю, может, на него слишком до фига всего навалилось, вот его и замкнуло. Этот человек много всякого дерьма наворотил.
– Полагаю, вы не заметили, как Маттиас зажег огонь? – уточнил Виктор.
– Правильно полагаете.
– Кто‑нибудь пытался его спасти?
– Сами‑то как думаете? Конечно, мы все к нему бросились, поснимали рубашки и стали сбивать огонь, только Матти уже поджарился. Наверное, насквозь пропитался жидкостью для розжига, потому что пламя было жаркое, как погода в Гондурасе, и мы черт знает сколько возились, чтобы его потушить.
– Но вы не заметили, как загорелся огонь?
– Ну так догадаться несложно. Он стоял за кафедрой и чиркнул спичкой.
Произношение Оука казалось Грею каким‑то странным, напоминая смесь речи стареющего хиппи из Беркли и члена банды байкеров. Еще Доминику подумалось, что Оук, похоже, не слишком расстроен смертью основателя Дома Люцифера.
– Сколько вы были знакомы с Маттиасом? – спросил Виктор.
– Да почти пятьдесят лет. С самого начала. Мы же вместе эту церковь замутили.
– И вы в ней главный епископ.
– Верно.
– А еще какая‑то работа у вас есть?