Однако вернемся к основному действующему лицу «Тимея» — демиургу[848] и начнем с хорошо известных фактов. Демиург — прародитель (6 γεννήσας)[849], и его деяния вполне вписываются в гесиодовскую модель, согласно которой творение мира было результатом сексуального акта. Но этот прародитель не имеет своей пары, и Платон никак не развивает эту тему. Подобно божественному издателю «Законов», демиург является основателем и устроителем городов. Именно он помещает человеческую душу на «акрополь», а горячему сердцу отводит роль «стража» (Платон. Тимей. 69d—70b)[850].
Кроме того, демиург — ремесленник в собственном смысле этого слова. Детальный анализ, проделанный Л. Бриссоном, показал, что демиург владеет всеми ремесленно-техническими навыками, известными Платону: выплавкой металлов и производством сплавов, кузнечным делом, работой по дереву, гончарным ремеслом, живописью и лепкой из воска, ткачеством, сельским хозяйством и др. (Brisson 1974: 35—50). Однако все это вполне очевидно. Менее очевидно, на мой взгляд, то, что данные виды ремесла образуют некую не лишенную внутренней логики иерархию. Платон намеренно обращается, говоря современным языком, к «передовым технологиям» с целью показать, как демиург творит основные элементы своей иерархической вселенной. Вершина творения, мировая душа изготавливается с помощью чистейших технологий металлургии, включая очистку, плавку и даже прокат (Платон. Тимей. 35а сл.). Человеческое тело создается посредством сравнительно менее сложной работы горшечника (там же. 73е). Более скромные задачи — такие, как помещение души в тело, размещение кровеносной системы или натягивание кожи на тело, — соотносятся с сельскохозяйственным трудом (там же. 41е; 73с; 76с; 76е; 77с; 91с)[851].
Здесь мы сталкиваемся с новой проблемой[852], поскольку древнегреческая традиция, как правило, ставит земледельца выше ремесленника[853]. Эту точку зрения разделяет — в собственной интерпретации — и сам Платон. У него не вызывает сомнений, что georgia — это techne (Платон. Евтидем. 291 е). Ремесленники и земледельцы составляют третий класс в «Государстве», а в «Критии» и прологе к «Тимею» они находятся на низших ступенях социальной лестницы. Однако в «Законах» ситуация другая. Гражданин Магнесии не является воином-профессионалом. Настойчиво объединяя в своих похвалах воинов и ремесленников, Платон не примешивает к ним граждан — индивидуальных землевладельцев. Как уже отмечалось, расселение ремесленников в идеальном полисе должно было способствовать тому, чтобы они приносили максимальную пользу georgoi. Но в другом месте Платон заявляет, что сельскохозяйственный труд — удел рабов (Платон. Законы. VII. 806d—е). Данное заявление скорее свидетельствует о том, что истину надо искать либо в тексте «Законов», либо в самом слове georgos, которое в эллинистическую эпоху будет обозначать как владельца земли, так и земледельца.
Если принять мои аргументы, то можно заметить, что в сочинениях Платона сталкиваются две системы ценностей. Первая, в некоторой степени официальная и имеющая общественную поддержку, связывает самоутверждение гражданина с владением и обработкой земли и поэтому ставит georgos выше demiourgos. Другая — более скрытая, хотя ее несложно разглядеть в «Тимее» и «Законах». Она трактует деятельность ремесленника как деятельность Прометея или Гефеста, как наивысшее проявление человеческой деятельности вообще. В истории непростых отношений Платона с его веком это не первый случай подобного рода коллизий и столкновений[854].
Тексты Платона показывают драму ремесленника в истории греческой цивилизации. Повторю еще раз:[855] ремесленник является скрытым героем этой цивилизации[856]. От эпических поэм, исполнявшихся аэдами, этими «демиургами» согласно «Одиссее» (Гомер. Одиссея. XVII. 385), и до творений скульпторов мы не найдем ни одного великого произведения греческой культуры, которое бы не было в той или иной степени демиургическим. Врачи были демиургами, демиургами были строители Эрехтейона — граждане, метеки и рабы, чьи имена оказались запечатленными в знаменитых надписях. Все это нашло отражение и у Платона, уподобившего творца мира ремесленнику космического масштаба. Почему же тогда в классический период возникает столь глубокая пропасть между социально-культурной ролью ремесленника и его местом в политической жизни? Насколько глубока эта пропасть, можно увидеть на примере архитектора, несомненно, ремесленника, но (как должностное лицо полиса), ответственного за его пространственную организацию и стоявшего в стороне от остальных ремесленников[857]. Очевидно, что этот разрыв, наблюдаемый в классический период, был итогом исторического развития. Да, techne имело свою историю, но и metis — категория ментальная, выражаемая, как мы уже видели, жестом руки мастера, — тоже ее имела. Поразительно, что в течение десяти столетий от Гомера до Оппиана, «семантическое поле понятия metis со всеми его разнообразными значениями оставалось в основе своей неизменным» (Détienne, Vernant 1978: 52). Это, однако, не означает, что социальная функция носителя metis - человека или бога — тоже не претерпела изменений. Между Хироном (чье имя восходит к cheir: рука) — мифическим кентавром, который, находясь на границе между дикостью и цивилизацией, обучал юных героев, и cheirourgos пятого века — врача, опиравшегося на мастерство своих рук, лежит целая эпоха[858]. Детьенн и Вернан убедительно показали, что в архаической мифологии одним из необходимых условий обладания властью считалось обладание metis (вспомним засов на молнии, выкованный для Зевса гигантскими кузнецами - циклопами) (Détienne, Vernant 1978: 75—87). Metis ремесленника также присуща гомеровскому царю, например, Одиссею. Конечно же он не был демиургом, но, тем не менее, мог изготовить себе кровать. Против Полифема Одиссей выступил как человек techne, он выколол циклопу глаз собственноручно изготовленным колом, и его деяние метафорически приравнивается к работе плотника и кузнеца-бронзолитейщика (Гомер. Одиссея. IX. 387—394).
848
Я позаимствовал в качестве отправных детальный анализ роли демиурга у Л. Бриссона (Brisson 1974) и тонкие замечания П. де Фидио (Fidio 1971: 244—247).
849
См., например: Платон. Тимей. 28с; 37с; 41а—b. В отличие от Л. Бриссона, я считаю заслуживающей серьезного внимания проблему «отцовства» демиурга.
851
Л. Бриссон (Brisson 1974: 49) пишет: «Метафора сева присутствует везде, где речь идет о наделении душой, и не важно — звезд или человеческих тел».
852
Ср. со следующим замечанием Л. Бриссона: «Она (земледельческая деятельность демиурга в «Тимее»] не представляет никакой проблемы, так как в платоновском государстве ремесленники и земледельцы всегда вместе, они — одно третье сословие» (Brisson 1974: 48).
854
См. ниже: «Платоновский миф в диалоге "Политик": двусмысленность золотого века и истории».
856
Количество исследований, посвященных этой теме, стало увеличиваться только в последнее время. В дополнение к уже упомянутым работам Л. Бриссона, Дж. Камбиано, М. Детьенна и Ж.-П. Вернана, см.: Burford 1972 (наилучший обобщающий труд); Frontisi-Ducroux 1975; Petre 1979; Ziomecki 1975 (иконография). Начиная с последней книги можно наблюдать становление исследовательского метода, близкого моему. Наконец, отмечу очень важную третью главу «Ремесленники Слова» в: Svenbro 1976: 141—212. Свенбро (Svenbro J.) показывает, что в конце архаического и начале классического периодов поэты считались «ремесленниками» в прямом смысле этого слова.