Выбрать главу

И все же это на первый взгляд убедительное объяснение и a fortiori упомянутые здесь другие гипотезы не учитывают одного существенного признака античной литературы, особенно эллинистическо-римской эпохи. А. Момильяно знает о нем лучше, чем кто бы то ни было: древние авторы, как и мы, были читателями текстов, и новую трактовку того или иного события они нередко предлагали не потому, что находили новые документы и факты, а потому, что хорошо (но чаще плохо) читали тексты, присваивали, отвергали или компилировали их.

В свое время И. Вюртхайм (Vürtheim J.) продемонстрировал пример критического чтения литературных текстов[721], связанных с нашим сюжетом. Как объяснить появление восходящей к Тимею версии о младенцах, посылаемых в Илион вместе с их кормилицами, версии, которой позже придерживались Псевдо-Аполлодор и Цец? Очень просто: παρθένοι ένιαυσιαιαι[722], т. е. девушки, которых посылали в Трою на один год, были приняты за годовалых девочек с последующей заменой παρθένοι на βρέφη — младенцев. Одно слово — и целый рассказ выпадает из традиции. Таким же образом можно объяснить и схолию к стиху 1159 «Александры» Ликофрона, гласящую, что вначале локрийцы посылали в Илион двух девушек, а затем — одну. Вероятно, схолиаст обнаружил в своих записях сообщение Сервия об unam puellam и решил совместить эти сведения с теми, которые были ему известны из других источников.

Тщательно проанализированный А. Момильяно текст Элиана, содержащий уникальную и, бесспорно, ценную информацию о вмешательстве «царя Антигона», тоже не избежал строгой критики[723]. Вновь перечитаем его. Аполлон возвещает локрийцам, что их беды прекратятся, когда они начнут посылать каждый год двух девушек в Илион к Афине. Таким образом, этот текст относится к выделяемой мной второй группе источников. Однако он заканчивается словами о том, что прибывшие в Трою посланницы оставались там до тех пор, пока не старились и не умирали, ибо девушки, которые должны были их сменить, так и не прибыли. «Старость» девушек — один из мотивов, встречаемых у авторов, которых я отношу к первой группе источников: у Ликофрона, использующего в стихе 1144 «Александры» причастие γηροβοσκουσαι — «пасомые до старости», или у цитируемого Плутархом поэта, который говорит о «глубокой старости». Работая с текстами, Элиан, очевидно, пытался совместить обе традиции.

Можем ли мы пойти еще дальше и показать, что непреодолимый на первый взгляд разрыв между двумя группами источников может быть преодолен? Думаю, можем, и одно исследование Клер Прео предлагает нам такой путь (Préaux 1966).

Аренда стада с возмещением (так называемый договор о «железном стаде») — широко известная форма договора, распространенная в Средиземноморье в древности и более позднее время. Особенно хорошо этот договор засвидетельствован в папирусах эллинистического и римского Египта. «Арендатор обязывался возместить всякое павшее или пропавшее животное, поэтому стадо называлось бессмертным — athanatos»[724]. Аналогичные обязательства могли касаться и людей — вспомним знаменитый пример с персидским отрядом «бессмертных», каждый из воинов которого в случае болезни или смерти заменялся новым воином, так что их общее число оставалось неизменным[725]. На «бессмертие» такого рода, по всей видимости, намекает и Гомер, повествуя о голубях, приносящих Зевсу амброзию и разбивающихся о высокие утесы Планкт:

Άλλά те καΐ των αϊεν αφαιρείται λίς πέτρη άλλ'άλλην ένίησι Πατήρ εναρ'ιθμιον είναι - Каждый раз пропадает из них там один, об утес убиваясь; Каждый раз и Зевес заменяет убитого новым.
(Гомер. Одиссея. XII. 64—65, пер. В. А. Жуковского)[726]

Отдадим должное Клер Прео, напомнившей, что в классической Греции заключались договоры о «бессмертии» людей. Убедительный пример можно позаимствовать из датируемого 355 г. до н. э. трактата Ксенофонта «Доходы» (Ксенофонт. Доходы. IV. 14—15). У Никия, сына Никерата, афинского стратега V в. до н. э., вероятно, имелась в серебряных рудниках тысяча рабов; он сдавал их в аренду фракийцу Сосию на условии, что тот платит ему один обол в день с человека и следит, чтобы общее число арендуемых рабов оставалось неизменным (έφ' ω όβολόν μεν ατελή εκάστον της ημέρας άποδιδόναι, τον δ' αριθμόν ίσους αεί παρεχε ι ν). Сосий должен был возместить стоимость каждого недостающего раба. Учитывая, что речь шла о внушительном числе работников, занятых в рудниках, данная формула договора вряд ли имела чисто риторический характер.

вернуться

721

Vürtheim 1907: 110. Его аргументы были повторены А. Вильхельмом (Wilhelm 1911: 184) и А. Момильяно (Momigliano 1945: 50, примеч. 2). Со своей стороны, А. Никитский пришел к выводу, что упоминание о «годовалых младенцах с их кормилицами» (βρέφη ενιαύσια μετά των τροφών αυτών) могло быть результатом смешения слов trophos (кормилица) и trophe — довольствие, выдаваемое девушкам согласно тексту надписи (Никитский 1913: 15). Однако этот вывод поднимает не интересующую меня здесь проблему контаминации литературной традиции и эпиграфического памятника.

вернуться

722

Это выражение встречается в ранней схолии к стиху 1141 «Александры».

вернуться

723

Разнородный характер текста убедительно показан А. Никитским (Никитский 1913: 16)

вернуться

724

Préaux 1966: 161. Библиографию см.: Robert. Bulletin 1976: № 327; Gauthier 1976: 139; Triantaphyllopoulos 1971: 183-184.

вернуться

725

Геродот. VII. 83. 211. Я не изучал специально вопрос о происхождении эпитета «бессмертные», которым награждают членов французской Академии, но хорошо известно, что их так называют не из-за их творений, уровень которых не всегда высок, а из-за их неизменного числа.

вернуться

726

Этот пример не был приведен И. Триантафиллопулосом (Triantaphyllopoulos 1971), однако он отметил ряд других примеров, не все из которых, впрочем, убедительны. Я разделяю его предположение, что в эпизоде с быками Гелиоса Гомер (Гомер. Одиссея. XII. 127—130) играет на двух возможных смыслах понятия «вечность, бессмертие». Аналогичную игру ведет Платон в «Государстве» (Платон. Государство. X. 611а): «...души всегда самотождественны. И раз ни одна из них не погибает, то количество их не уменьшается и не увеличивается. Ведь если бы увеличилось количество того, что бессмертно, это могло бы произойти... только за счет того, что смертно, и в конце концов бессмертным стало бы все» (пер. А. Н. Егунова). Бессмертие всех и одного у Платона переосмыслено в обратном порядке по сравнению с Гомером. Но кто скажет, какой из двух подходов первоначальный? Упомяну также платоновские диалоги «Тимей» (Платон. Тимей. 4Id) и «Федон» (Платон. Федон. 61а—е), где поднимается тема людского стада, опекаемого божеством. Я благодарю В. Голдшмидта, указавшего мне на эти тексты.