– Ты что?! С ума сошел? – стала вырываться она. – Хоть подожди до ночи!!
– Не доживу! Кончусь! Здесь и сейчас…
Но Лиля Сергеевна не понимала. Пришлось изнасиловать ее на полу.
……………………………………………………………..
Когда все было кончено, она струилась рядом и тихо целовала его плоть.
Три года прошло, как утро до обеда.
Андрей Иванович шел по улице вдоль череды кафе и магазинов, стоящих плечом к плечу, сверкающих, мерцающих уютным адом витрин, и голова его была пуста, а взор туманно-мутен. Вдруг одна из дверей, ведущих в этот заманчивый ад, с треском распахнулась, оттуда выбежала разнаряженная девица, а за ней – официант или, кто его знает, бармен. Девица кинулась бежать через дорогу («Дык, Ксюха!» – молнией осенило Выдыбова раньше, чем он что-то понял), но по дорогам свойственно ездить автомобилям, и один из них с визгом затормозил, иначе сбил бы бежавшую, которой в свою очередь тоже пришлось затормозить, иначе угодила бы под колеса. Тут-то ее и настиг преследователь. Схватил за руку и для пущей надежности за волосы. Выскочил водитель, явный псих, и заорал:
– Троя! (Чем уж провинился перед полуостровитянами этот гомеровский город, что они его славным именем называют шлюх, шалав и профурсеток?) Путанья дочка! Так ее, так! Сдай, куда следует!..
Половой достал из кармана мобильник.
От криков и при появлении мобильника Выдыбов очнулся. Прыжок – и он стоял рядом с половым и так стиснул его кисть, что мобильник вывалился на землю.
– В чем дело? – возмущенно обернулся тот к Выдыбову.
Но Андрей Иванович с максимальной любезностью, на которую только был способен, а значит, с улыбкой крокодила, подавал ему оброненный аппарат:
– Не ваш ли будет-с?
Тот вырвал цацку и буркнул:
– Спасибо, дьяволо!
– Простите, – уже не отставал от него Андрей Иванович, – вы за что ее так?
– Троя! – беленился официант. – Русская троя! Только они напиваются, чего захотят, и виски, и водки, и кира [1], не платят и смываются! У меня уже глаз наметанный! Я знал, и эта попытается улизнуть! Но у меня ушки на макушке! Я что, с утра до вечера тут торчу, чтоб за их пьянство расплачиваться?! Мне, может, самому мотоцикл нужен!
– Какой мотоцикл?
– Ну, коплю я на мотоцикл! Вот сдам в полицию, там с нее последнюю рубаху снимут, а мне счет оплатят!
Андрей Иванович зажмурился, представив, как с Ксюхи полицейские сымают последнюю рубаху.
– Бр-р-р! – он встряхнулся, как будто вышел из холодной воды. – И сколько она задолжала?
– Пятнадцать!
– Слушай, парень, вот тебе двадцать, – Андрей Иванович протянул ему голубую бумажку, – только отпусти ее. Под мою ответственность. Она сюда больше не сунется, я тебе обещаю.
Половой прикинул всю волокиту с полицией, пока он получит по счету, и, отпуская нарушительницу, выхватил купюру:
– Ну, ладно, на этот раз так и быть, пусть гуляет. Но если еще раз!..
Выдыбов, подхвативший Ксению под руку, как раненого товарища, уводил ее за собой, а она трепыхалась, еще норовила вырваться, выкрикивала брань в ответ официанту.
Отсыпалась Ксения в скворечнике Андрея Ивановича, свернувшись на его постели, как щенок, а он спал рядом на полу, настелив газет, поверх – курток, одеяло. Спал, иногда просыпался, садился, смотрел на спящую, себе не веря, что она рядом, дышит, можно рукой потрогать, поправлял одеяло и умиротворенно возвращался на газеты.
Наутро отпаивал ее чаем с молоком, соками и ничего не спрашивал. Она тоже молчала, долго молчала, потом будто проснулась:
– Как я сюда попала?
Андрей Иванович подлил яблочного соку:
– А сама не помнишь?
Она уставилась на него не мигая.
– Да не буду я тебе ничего рассказывать, – решил он. – Небось по пьяни забыла все, а я напомню, скажешь, все выдумал.
– Не скажу, м-м, – промычала Ксения. – Что, меня били, а ты заступился?
– Так тебя уже и били?
– Случалось… Один раз в магазине… Да и за что? Я полчекушки какой-то дряни у них прихватила, ни одна до сорока градусов не дотягивает. Тридцать семь – и крыша. Есть еще, правда, спирт, девяносто семь, но-о-о я его пока только нюхала. От него сгоришь, как спичка.
– Ну так и что в магазине?
– Напали на меня кассирши. Орут: у нас таких каждый день, как мух, и уж если поймаем… Ну, и показали наглядно, что тогда.
Андрей Иванович сел рядом с Ксенией и взял ее за руку:
– Девочка моя, да ты ли это? Умница, труженица! Как ты до этого докатилась? Что случилось с тобой?
– Да как, как?.. – и Ксюша заплакала. Судорога это какая-то была, а не плач; плечи неровно дергались, спина сжималась.
– Ну-ну… – бережно, отечески погладил ее по спине Андрей Иванович, – не надо. Не изводи себя. Не хочешь – не рассказывай…
– Да что тут рассказывать? – Ксения хватила воздух ртом. – Я, что ль, первая или последняя, с кем такое случается? Ну, вышла я замуж за одного Сальватора. Человек вроде солидный, обходительный, деньжищ – не знает, на что и тратить. Не любила я его особенно, но хотелось семьи, дома, нормальной жизни, отношения человеческого, чтоб не ездили на мне, не пользовали за стакан чаю… Уважала я его, х-х-хотя уважать там было нечего, но мне хотелось кого-то уважать… и я придумала в нем хорошее.
– Бедная дурочка! – сокрушался Андрей Иванович.
– Это уж точно, дурочка! Я думала, счастье – жить, как они тут живут: в хороших коттеджах, на дорогих машинах ездить, в дорогих магазинах туфли покупать. Мираж! Они, может, и могут таким счастьем быть счастливы, но не мы! По крайней мере, не здесь. Мне эти коттеджи и туфли обошлись… ужас… – Она закрыла лицо руками и закачалась на стуле из стороны в сторону.
– Да что же тебя этот арлекин… или как его… делать заставил?
– Сальватор [2], – выдавила Ксения. – Ребенка я ему родила. Стал он подрастать, вижу, это не мой ребенок… Вылитый даже не папаша, а его мамаша… с некоторыми поправками от меня. И ведет себя совершенно не по-людски как-то… И когда у меня должен был быть второй приплод, я тихо сходила в больницу… А знала бы, так и первого никогда б на свет не пустила. Так мне паршиво и мерзко на душе стало… что-о-о… – застонала, заплакала она:
И вдруг захохотала:
– Эх, полным-полна моя коробушка!.. Истина в вине! А еще больше ее в водочке. Она одна и разгоняла хоть на время тучу на душе. А из сыночка моего сделали орудие шантажа. И какой бы он ни был, все ж моя кровиночка, и жалко его, что его недо2людком делают, и себя, что вот так, самое святое, что может быть у женщины, материнство мое поругано, пошло на смарку! Короче, этого не выдержать! И лучше не думать, не думать! А то можно спирту того самого хлебнуть!
Андрей Иванович обнял ее за плечи:
– Ну, не надо так терзать себя! Бог с ним! Забудь! Это я во всем виноват. Надо было на тебе жениться, не отпускать от себя. В тесноте жили бы, да, авось, не в обиде. И свой бы рай в шалаше обрели.
– Какое там?! – воскликнула в сердцах Ксения. – Я бы вовек за тебя не вышла! У меня ведь мозги на этот их куркульский рай тогда повернулись! Насмотрелась я, как нищета не одного Ромео с Джульеттой разлучила, всю жизнь им поломала, и не могла, не хотела об нищету эту, как рыба об лед, биться! В хоромах, думала я, счастье! А ты ведь до сих пор в той же клетушке! Как бы мы тут поместились? Тут и коляску поставить негде! А что это за жизнь – без детей? Хоть и с детьми такими, как мой, – а все, что чужой, – тоже не жизнь – наказание!
– Э-эх, – тяжко выдохнул Андрей Иванович. – Женщине в жизни для счастья только очаг сердечный и нужен. Это мужику надо искать реализации, свершений, достижений, а женщине – только очаг. А он невозможен без мужчины. Я ведь все эти годы любил тебя, люблю, не забыл… Переходи ко мне, попробуем исправить наши ошибки.
1
Кир – коктейль из белого вина и фруктового ликера. Не корень ли слов «кирять», «кирнуть» и т. п.?