Кокочу снял круглую шапку, расшитую по швам желтым шнуром, потер ладонью бритую голову.
- Прости, отец, смысл твоего видения для меня туманен.
- Каурый конь — это Темуджин, — терпеливо начал разъяснять Мунлик. — Бурный поток — враги его. А белый жеребец — это ты, Кокочу. Ты станешь при нем верным другом, советчиком и проводником воли Тенгри. А чтобы у друзей и родни Чингисхана не возникло и тени сомнения… — старый шаман поднялся и высоко воздел руки. — Нарекаю тебя, сын мой, именем Теб-Тенгри[1]! Нынче же весть о твоем избранничестве понесется по степи от куреня к куреню и вскоре не останется ни одного арата, который бы не знал этого. А теперь, шаман Теб-Тенгри, ступай и десять дней молись Вечному Синему небу о даровании милости. На одиннадцатый день ты отправишься к Чингисхану.
- А ты, отец?
- Старость требует покоя. Я уйду на гору Бурхан-Халдун и там окончу свои дни. Прощай, сын мой.
— Прощай, — Кокочу, нареченный Теб-Тенгри, в последний раз низко поклонился отцу, принял из его рук шаманский бубен и пошел прочь от костра.
Чингисхан принял весть о преемнике Мунлика спокойно.
- Я не противлюсь воле Тенгри, — сказал он.
Молодой шаман поселился неподалеку от становища Чингисхана. Он велел покрыть свою юрту синей — цвета неба — тканью. Вокруг нее стояло девять белых юрт, в которых жили слуги Теб-Тенгри. Брат Чингисхана Хасар, узнав об этом, возмутился:
- В белых юртах живут только ханы. Этот выкормыш Мунлика дает нам понять, что он выше любого из нас!
- Успокойся, брат, — ответил ему старший сын Есугея-багатура. — Тенгри на небе, хан — его тень на земле. Так всегда было и будет.
Верные люди донесли слова Хасара до Теб-Тенгри и молодой шаман запомнил их. Как-то раз на охоте, куда был приглашен и сын Мунлика, Хасар и Теб-Тенгри оказались рядом. На них из кустов выбежал вспугнутый загонщиками олень.
Шаман вскинул лук, прицеливаясь, чтобы попасть в шею или голову животного. Хасар, слывший самым метким стрелком среди всех монголов, выстрелил навскидку и сразил добычу.
- Я первым увидел этого оленя! — закричал Теб-Тенгри. — Он был предназначен мне Вечным Синим небом!
- Зато я первым его убил, — посмеиваясь, ответил Хасар, спрыгнул с коня и принялся свежевать тушу.
Шаман скрипнул зубами и ускакал. На следующий вечер после возвращения с охоты его люди подкараулили Хасара и избили так, что брат Чингисхана едва дополз до порога своей юрты.
- Не противься воле небес! — приговаривали они.
Отлежавшись, Хасар отправился к брату и пожаловался на обидчика.
- Привык побеждать, но оказался побежденным… — пробормотал Чингисхан и нахмурился.
- Брат мой, ты покараешь его? — выдавил из себя Хасар.
Он никогда и ничего не просил у старшего брата, но Теб-Тенгри, который умел вызывать демонов и духов, внушал здоровяку ужас. Шаман служил силам, способным погубить весь род людской. Что для них какой-то Хасар Борджигин?
Чингисхан никак не ответил ему. Разозлившись, младший брат ушел и три дня не выходил из своей юрты. Зато к престолу владыки всех монголов явился шаман. Приняли его радушно. В огромной ханской юрте по велению Чингисхана расстелили дорогие ковры и выставили блюда с изысканными яствами.
Когда Теб-Тенгри вошел в юрту, сын Есугея-багатура поклонился ему. Шаман в ответ лишь милостиво кивнул. Усевшись у подноса с вареной кониной, сдобренной черемшой и диким луком, Теб-Тенгри отложил бубен, отрезал кусок мяса, не дожидаясь хозяина, и принялся жевать.
Повелитель монголов сел поодаль, глотнул архи из серебряной чаши, задумчиво разглядывая молодого шамана. Насытившись, тот вытер жирные пальцы о собольи хвосты, свисающие с его украшенной перьями сов и беркутов шапки, и сказал, глядя мимо Чингисхана:
- Я не могу поручиться за твое будущее, хан.
- Что ж так? — удивленно приподнял бровь Чингисхан.
- Великий Тенгри поведал мне, что брат твой Хасар хочет попеременно с тобой править монголами, а когда ты состаришься, сделаться единовластным хозяином всей степи. Если ты не остановишь его, то можешь потерять все.
После этих слов шаман поднялся и покинул юрту Чингисхана, оставив его в глубокой задумчивости. «Старый шаман Мунлик часто предостерегал меня от опасностей, — подумал Чингисхан. — Теперь пришло время его сына». Вечером того же дня верные владыке всех монголов нукеры схватили Хасара, связали его и посадили в яму, а к многочисленному семейству был приставлен крепкий караул из трех сотен воинов.