Чингисхан провел лето 1223 года со своей основной армией в области ущелья Кулан-баши, находящегося в междуречье Отрара и Таласа[734]. В этом месте он в первый раз за долгое время встретился со своим старшим сыном Джучи. Во время его пребывания на равнинах близ Кулан-баши было организовано множество больших облав. Джучи вел стада диких ослов из степей, расположенных к северу и к западу от Аральского моря, в направлении Кулан-баши[735]. Он также привел для отца 20 000 лошадей[736].
Осенью 1223 года Чингисхан оставил ущелье Кулан-баши. Чагатай, Угедей и Толуй возвратились вместе с отцом. Джучи остался на равнинах, расположенных около Аральского и Каспийского морей, которые он получил в награду. Там он находился до самой смерти, не принимая участия в судьбе империи; он практически прекратил общаться с отцом. Возможно, выбор Угедея в качестве преемника разочаровал его. Эта отчужденность породила слухи о том, что Джучи желает восстать против отца.
Летом 1224 года Чингисхан со своей армией достиг Черного Иртыша, а весной 1225 года прибыл в Монголию[737]; его возвращение не было сопряжено с какими-либо проблемами. К сожалению, мы не знаем, о чем в тот момент думал Чингисхан. Он постарел и больше не мог выдерживать тяжелую жизнь монгольских походов. Об этом, в частности, говорит его медленное продвижение во время возвращения на родину. За четверть века он возвысился от простого племенного вождя до правителя большой части мира. Встреча с Чань-чунем показала ему, что смерть непобедима. Многие товарищи его ранних дней были уже мертвы. Незадолго до своего возвращения в Монголию он потерял самых талантливых из них, Мухули и Джебе. Чингисхан, должно быть, предполагал, что и он подходит к концу жизни.
Чингисхан оставил завоеванные области прежде, чем бывшая империя Хорезм была полностью завоевана. В Трансоксиане и Хорезме никто уже не мог усомниться в монгольском верховенстве[738], но по-другому было в Хорасане, Афганистане и Ираке-Аджеми. В этих странах Джелал ад-Дин позже пытался восстановить султанат своего отца (см. гл. 13). В результате этого города Трансоксианы и Хорезма восстанавливались после войны быстрее, чем города Хорасана и Ирака-Аджеми[739]. Сильно разрушенная область Хорезма быстро вернулась к нормальной жизни под властью Джучи. В скором времени на правом берегу Амударьи появился новый город около того места, где был до основания разрушен Гургандж. Монголы изменили название Гургандж на Ургенч[740], город стал одним из самых важнейших торговых центров на пути из Европы в Азию[741].
Немного известно о непосредственном участии Чингисхана в создании правительства на завоеванных территориях. Уйгур Тататунга объяснил ему основные принципы государственной организации и продемонстрировал важность помещения императорской печати на документах, что помогало подтвердить их подлинность. Таким же незаменимым советником в административных делах стал Чинкай, кераит, который уже был помощником Чингисхана при отступлении к озеру Балджуна во время войны за господство в Монголии. Когда Чинкай сопровождал Чань-чуня в его поездке из Китая в Афганистан, даосский монах называл его чарби (управляющий)[742].
После завоевания Гурганджа Чингисхан спросил двух мусульман, Махмуда Ялавача и его сына Масуда, о значении и ценности городов. Вероятно, оба Ялавача, как и Елюй Чуцай до них, пытались объяснить Чингисхану, в чем состоит ценность городской культуры. То, что Чингисхан прислушался к их советам и создал правительство, что было применимо не только для кочевой жизни, отмечает новую эпоху в истории мировой империи монголов. В кругу верховной власти осознали, что, постоянно расширяя территорию своего государства, монголы должны выполнять серьезные обязанности.
В Монгольской империи появились два правительственных органа: канцелярия уйгуров во главе с Тататунгой и Чинкаем и китайская канцелярия Елюй Чуцая. Ялавачам было поручено управление Трансоксианой, Хотаном и Кашгаром[743]. Махмуд Ялавач позже занимал государственный пост в Пекине[744]. Самарканд и Бухара находились в ведении непосредственно центральной монгольской канцелярии. Правителем Самарканда стал кидань Елюй Ахай, который был переводчиком Чань-чуня. Его младший брат Елюй Тухуа был одним из командующих Мухули в Китае[745]. В недавно завоеванных областях уйгуры играли особенно важную роль в создании государственной системы. Монголы плохо подходили для этой цели. Поэтому среди крупных чиновников (даруги) было много уйгуров и мусульман. В связи с этим существовало два государственных языка: местный, распространенный в данной области, и уйгурский.