Проблема не в браке, а в поле, и она будет давать о себе знать и при самом свободном сожительстве. Тем не менее подавляющая масса человечества верила не в свободу в этом вопросе, а в более или менее прочную связь. Племена и цивилизации расходятся во мнениях насчет того, в каких случаях эту связь можно ослабить, но они все согласны с тем, что существует именно связь, а не всеобщая независимость. Для целей этой книги мне не нужно обсуждать тот мистический взгляд на брак, в который я сам верю: великую европейскую традицию, сделавшую брак таинством. Достаточно сказать, что язычники и христиане одинаково считали брак узами, чем-то, что не так просто разорвать. Короче говоря, человеческая вера в связь полов основана на принципе, который современный ум слишком поверхностно изучил. Этот принцип, пожалуй, больше всего похож на второе дыхание, открывающееся во время ходьбы.
Принцип таков: во всем ценном, даже в каждом удовольствии, есть момент боли или скуки, который нужно преодолеть, чтобы удовольствие могло возродиться и продолжаться. Радость битвы наступает после первого страха смерти; радость от прочтения Вергилия приходит после утомительного изучения текста; удовольствие от купания в море наступает после ледяного шока от морской воды; и успех брака наступает после провала медового месяца. Все человеческие обеты, законы и контракты – это многочисленные способы выжить с успехом в переломный момент, в момент потенциальной капитуляции.
Для всего, чем стоит заниматься в этом мире, наступает такой этап, когда никто не стал бы этого делать, если бы не принуждала необходимость или честь. Именно тогда институт семьи поддерживает человека и помогает ему выбраться на сушу. Достаточно ли этой важной особенности человеческой натуры, чтобы оправдать идею небесного освящения христианского брака, – совсем другой вопрос, но этой особенности вполне достаточно, чтобы оправдать общее человеческое ощущение, что брак – нечто незыблемое, и расторжение брака будет тяжкой ошибкой или, по крайней мере, проступком. Самым существенным в браке является не столько его продолжительность, сколько надежность. Два человека должны быть связаны вместе, чтобы сделать друг для друга все возможное в течение двадцати минут танца или в течение двадцати лет брака. В обоих случаях, если человек заскучает уже через пять минут, он должен продолжать и заставлять себя быть счастливым. Принуждение ободряет, а анархия (или то, что некоторые называют свободой) на самом деле угнетает, потому что, по сути, обескураживает. Если бы мы все плыли в воздухе, как мыльные пузыри, свободно дрейфуя, на практике это привело бы к тому, что никто так и не набрался бы смелости начать разговор. Было бы так неловко начинать предложение дружеским шепотом, а затем выкрикивать последнюю фразу, потому что собеседник уплывает в свободный и бесформенный эфир. Двое должны держаться друг за друга, чтобы воздать друг другу должное. Если американцы могут развестись по причине «несовместимости характеров», в толк не возьму, почему они все не разведены. Я знал много счастливых браков, но ни одного «совместимого». Все предназначение брака – сражаться и выжить в тот момент, когда несовместимость становится очевидной. Мужчины и женщины по своей сути несовместимы.
VIII. Дикость домашнего очага
В ходе этого приблизительного исследования мы должны коснуться того, что называется проблемой бедности, главным образом расчеловечивающей бедности современного индустриализма. Но при установлении первичного идеала трудность заключается не в проблеме бедности, а в проблеме богатства. Особая психология досуга и роскоши превращает жизнь в иллюзию и ложь. Присмотревшись к современным движениям, называемым «передовыми», я пришел к убеждению, что они обычно опираются на некий опыт, свойственный богатым людям. Так обстоит дело и с тем заблуждением насчет свободной любви, о котором я уже говорил; представлением о половых связях как о череде эпизодов. Такой «идеал» подразумевает длительный отпуск, который наскучило проводить с одной и той же женщиной, и автомобиль, в котором можно отправиться искать других; он также подразумевает готовые деньги на расходы. У кондуктора автобуса едва хватает времени любить свою собственную жену, не говоря уж о чужих. И успех, с которым разводы супругов изображаются в современных «проблемных пьесах», объясняется тем, что есть только одна вещь, которую пьеса не может изобразить, – это тяжелая ежедневная работа. Я мог бы привести много других примеров плутократического предрассудка, стоящего за либеральной модой. Например, за фразой «Почему женщина должна быть экономически зависима от мужчины?» таится плутократический подтекст. Среди простых бедных людей ответ таков: «Она и не зависит, кроме как в том смысле, в котором мужчина тоже зависит от нее». Охотник обязательно порвет свою одежду, и ему нужен кто-то, кто ее зашьет. Рыболов должен ловить рыбу, и ему нужен тот, кто ее приготовит. Совершенно очевидно, что современное представление о женщине как о «прекрасном паразите», «игрушке» и т. д. возникло в результате мрачного созерцания какой-нибудь богатой семьи банкира, в которой глава семьи, по крайней мере, отправляется в город и прикидывается, будто чем-то занят, а его жена гуляет в парке и даже не прикидывается занятой. Бедный мужчина и его жена – это деловое партнерство. Если один партнер в издательстве отбирает авторов, а другой – сотрудников, является ли один из них экономически зависимым? Был ли Ходдер прекрасным паразитом, цепляющимся за Стоутона?[73] Был ли Маршалл просто игрушкой для Снелгроува?[74]
74
На Оксфорд-стрит в Лондоне находился универмаг Marshall & Snelgrove, названный по именам его владельцев.