Вернувшись в Томск (куда он был к тому времени переведен из Минусинска) из своей командировки в центр и находясь под впечатлением встречи с Вернадским, Ильин вновь обращается к нему.
Из письма к В. И. Вернадскому от 27 декабря 1934 года
«Глубокоуважаемый Владимир Иванович.
Не буду писать о том, сколько светлого дала мне беседа с Вами и какое чувство благодарности я к Вам испытываю, но скажу, что я весьма недоволен собой в этой беседе, ибо говорил Вам не о самом важном, о чем нужно было Вас спросить. Меня глубоко интересуют Ваши суждения по основным вопросам, — считаете ли Вы возможным говорить об увеличении количества вещества на нашей планете и о росте его качества, допускаете ли Вы перестановку атомных сил как в процессах метаморфизма, так и в жизни <…> какое значение для геохимических и биохимических процессов Вы придаете ионизации воздуха, возрастающей в конкретных условиях пространства и времени и т. д. и т. д. Только не думайте, что я жду на эти вопросы от Вас письменного ответа, — это значило бы для Вас написать ряд серьезных статей, и об этих вопросах можно было говорить только устно, а я этого не сделал.
Мне кажется, что Вас должны интересовать вопросы генезиса почв, роль биосферы в почвообразовании, динамика ландшафтов (смещение зон). Я работал над этими вопросами, но пока все это больше рукописи, ждущие очереди опубликования, напечатанного же очень мало. По этому случаю я Вам посылаю, что у меня на эти темы есть печатного, а также рукопись „О современном смещении зон“.<…>
При первой возможности воспользуюсь Вашим разрешением прислать в Гос<ударственный> Радиевый Институт радиоактивные воды озер Минусинского края, а также воды, подозрительные на радиоактивность.
С совершенным почтением Р. Ильин».
Из следующего письма Ростислава Сергеевича мы узнаем, что Вернадский получил его работы не только по почте, но и при декабрьской встрече (в частности, не опубликованную до сих пор статью «О геоморфологии Евразии»).[110] В начале марта 1935 года Вернадский отправил Ильину письмо, где излагались впечатления от его работ и дискутировались спорные, по мнению В. И., положения (видимо, именно это письмо и запомнилось Вере Валентиновне Ильиной). Судя по ответу Р. С. Ильина, оно было обширно и весьма содержательно.
Значительным и подробным является и ответное письмо Ильина.
Из письма к В. И. Вернадскому от 13 марта 1935 года
«Глубокоуважаемый Владимир Иванович. Очень, очень благодарю Вас за письмо. Вопросы, Вами затронутые, трудно обсуждать в письме. Мечта моя, — побеседовать с Вами в спокойной обстановке. Но не знаю, удастся ли мне поехать в Ленинград, — обстоятельства складываются неблагоприятно, — а потому попробую кратко Вам ответить. Вы пишете, — „не только логика, но и диалектика“, — Вы их противопоставляете друг другу. Для меня диалектика, — это мой природный метод мышления, развитый во мне воспитанием моими отцом и матерью, православными людьми, черпавшими свои образы из Евангелия, которое все напитано борьбою противоречий, трагедией бытия как в его будничных деталях, так и в его космических масштабах. Вы всегда противопоставляете религию научному знанию, указывая, что у них разные методы, и с этим Вашим положением вяжется и то, что в письме Вы пишете, — „…диалектики столь чуждой, — и не случайно, — научному знанию“. Да, диалектика не может не быть чуждой научному знанию в протестантских (в католических тоже, но менее) странах, ибо не надо забывать, что на каждом из нас лежит наш филогенезис, выявляющийся в нашем онтогенезисе, и апперцепция (определяемость нашего сознания предшествующим психическим развитием) есть вполне реальный, давящий нас факт. Протестантизм, — он бесполётен в идеях, — он антидиалектичен, он построен на бегстве от Евангелия с его борьбою противоречий, с его космической трагедией, — на бегстве к Ветхому Завету, где нет трагедии, т. е. в мещанство.[111] Классическим примером ученого-мещанина является Дарвин. Диалектика Гегеля и тем более его последователей[112] не может быть близка научному мышлению потому,[113] что она лишь в небольшой мере отвечает истине. Вам, вероятно, известна гениальная критика гениального философа, — и притом единственного православного философа, — Н. Ф. Федорова (Русский Архив, 1905),[114] изобличившего всю пустоту формализма Гегеля. Кроме того, диалектике нельзя научиться обычными методами человеку, живущему не в том мире идей, — подсознательная диалектика неизмеримо выше „сознательной“. А подсознательную диалектику высочайшей марки[115] Вы увидите у Н. И. Лобачевского,[116] у которого в математике под сомнение поставлен знак равенства (ибо его не существует в природе, поскольку радиоактивный распад материи есть реальный факт, — увы! — мною неучтенный в „Геоморфологии Евразии“!). Когда Вы читаете В. В. Докучаева (его статьи-доклады, — о лёссе, о взаимоотношениях между рельефом, возрастом и почвами), то Вы чувствуете человека, выросшего в православной среде и учившегося в бурсе, где ему философию и логику преподавал человек, отправляющийся от пяти томов „Добротолюбия“:[117] научное творчество не только В. В. Докучаева, но и каждого из ученых определяется их социальными, расовыми и духовными корнями. Но для русских ученых расовый момент отходит на второй план, — ответ на этот вопрос дает речь Достоевского на открытии памятника А. С. Пушкину.
110
Один из экземпляров этой работы (с датой: 7 октября 1931 г.) имеется в архивном фонде Л. И. Прасолова (Архив АН СССР).
111
Мещанство, — отсутствие сознания трагичности и антиномичности нашего существования, — отсутствие сознания обступающих нас противоречий, борьба с которыми движет жизнь.
112
Недаром Гегель сказал: «Только один ученик меня понял, да и тот понял неверно».
113
Многие русские ученые заимствуют свое мышление у немцев и потому чужды диалектике.
114
Р. С. Ильин ссылается на работу В. А. Кожевникова «Николай Федорович Федоров», публиковавшуюся в журнале «Русский архив» (1904―1906) и представлявшую собой обзор трудов мыслителя.
115
Из моих учителей в Моск<овском> Унив<ерситете> подсознательным диалектиком был Н. А. Умов, тоже семинарист.
117
«Добротолюбие» — свод сочинений церковных деятелей ранних веков христианства (по определению А. Блока, «сокращенная патрология»).