Политические лидеры должны были учитывать мировоззрение этого йомена, особенно его неприятие налогов и подозрительность ко всем авторитетам (кроме, иногда, религиозных). Американская республиканская идеология дала формальное выражение этому мировоззрению. Томас Джефферсон был ведущим разработчиком этой идеологии во время революции, а также наиболее успешным её политическим практиком впоследствии. У этой республиканской идеологии были интеллектуальные предшественники в Англии: философия социального договора Джона Локка и труды «содружников» XVIII века, которые прослеживали свою родословную от английской пуританской революции. Хотя историки отмечают интеллектуальные различия между Локком и сторонниками содружества, американцев поколения Джефферсона интересовало то, что их объединяло: защита свободы. Помимо утверждения индивидуальных прав и равенства, республиканская идеология Джефферсона прославляла народную добродетель и свободное предпринимательство, как в религии и политике, так и в экономике; она выражала глубокое подозрение в отношении претензий на власть и привилегии.[76]
Это не было расслабленное, гедонистическое, утонченное или снисходительное общество. Формальное образование и семейные связи имели сравнительно небольшое значение. Человек, добившийся успеха в зачастую примитивных условиях, делал это благодаря врожденным способностям, упорному труду, удаче и огромной силе воли. Дисциплинированный сам, он умел навязать дисциплину своей семье, работникам и рабам. Нетерпеливый к указаниям, он гордился своими личными достижениями. Важным компонентом его стремления к успеху была удивительная для аграрных людей готовность к инновациям и риску, к опробованию новых методов и мест. С мировоззрением скорее предпринимательским, чем крестьянским, американский фермер стремился захватить больше земли, чем мог обработать, в надежде, что её стоимость возрастет с прибытием других поселенцев.[77]
Для большинства белых мужчин эта гордая, волевая независимость проистекала из наличия собственной земли. Однако для того, чтобы придерживаться такого мировоззрения, вовсе не обязательно было вести семейное хозяйство. Рассматривая свои инструменты и мастерскую как эквивалент семейной фермы, ремесленники присваивали себе мировоззрение йомена. Так же поступали и плантаторы, использующие рабский труд, поскольку они не распространяли права, которые требовали для себя, на людей других рас. Действительно, такие плантаторы-рабовладельцы, как Джефферсон, написали самые научные изложения идеологии йоменов и наиболее успешно использовали её в своём политическом руководстве.
Несмотря на независимость от высших слоев общества, американский крестьянин оставался зависимым от природы. Эту зависимость он время от времени признавал перед Богом; чаще всего её признавала его жена. Землетрясения, произошедшие вдоль Ново-Мадридского разлома в штате Миссури зимой 1811–12 годов, самые сильные из когда-либо зафиксированных в Северной Америке, вызвали религиозное оживление. Преобладающие версии протестантизма проповедовали суровую мораль и самоконтроль. Такая аскетичная религия не способствовала развитию традиционных высоких искусств — музыки, живописи и скульптуры. Она способствовала грамотному чтению Библии, широкому участию в принятии решений и чувству равенства среди мирян. Однако «членство» в церкви часто было тщательно охраняемой привилегией, и гораздо больше людей посещали службы, чем достигали полного членства. Характерный для Америки религиозный праздник урожая, День благодарения, распространился из Новой Англии, где он отмечался с колониальных времен, в другие части молодой республики. (С другой стороны, большинство протестантов избегали празднования Рождества как католического искажения христианства).[78]
Уважение к религиозным традициям напоминает нам о том, что в культуре этих американцев было меньше индивидуализма, чем в экономической деятельности. Хотя отдельные супружеские семьи вели собственное хозяйство, большинство людей считали себя членами местной общины. Обычно они жили в общинах с другими людьми своего происхождения. Евроамериканцы уже представляли самые разные слои населения, особенно разнообразными были среднеатлантические штаты, где проживали значительные голландские, немецкие и шведские меньшинства. Горные шотландцы по прибытии иногда все ещё говорили на гэльском языке; немцы сохраняли свой язык на протяжении многих поколений в своих четко очерченных анклавах. Иммигранты из Ирландии, как правило, пресвитериане из Ольстера, часто селились в отдалённых местах Аппалачей, поскольку ранее прибывшие претендовали на более благоприятные места. (Хотя позже их стали называть «шотландцами-ирландцами», в то время они чаще всего называли себя ирландскими протестантами). В районах, где доминировали белые, оставшиеся коренные американцы, как правило, жили в собственных деревнях. Помимо этнической принадлежности, общими узами, связывающими местные общины, была религия. Квакеры и баптисты хотели жить там, где они могли бы отправлять религиозные обряды вместе с другими людьми своего вероисповедания. В Новой Англии все ещё преобладали потомки пуритан семнадцатого века, их характерные деревни были сосредоточены на «зелени» и конгрегационном доме собраний. Этих людей правильно называть «янки» — термин, который южане стали применять ко всем северянам, а иностранцы — ко всем американцам.[79]
76
Вторичная литература по этому вопросу огромна. См. James Kloppenberg, «The Virtues of Liberalism», JAH 74 (1987): 9–33; Joyce Appleby, Liberalism and Republicanism in the Historical Imagination (Cambridge, Mass., 1992).
77
Об этом взгляде см. Jon Butler, Becoming America (Cambridge, Mass., 2000); Joyce Appleby, Inheriting the Revolution (Cambridge, Mass., 2000).
78
James Penick, The New Madrid Earthquakes (Columbia, Mo., 1976); Malcolm Rohrbough, The Trans-Appalachian Frontier (New York, 1978), 152; Nylander, Our Own Snug Fireside, 261–76.
79
Дональд Акенсон, Ирландская диаспора (Торонто, 1996), 253–54; Эдвард Грабб, Дуглас Баер и Джеймс Кертис, «Истоки американского индивидуализма», Канадский журнал социологии 24 (1999): 511–533.