Соединенные Штаты в 1815 году во многом напоминали современные экономически развивающиеся страны: высокая рождаемость, быстрый рост населения, большая часть людей занята в сельском хозяйстве, а избыток сельского населения мигрирует в поисках средств к существованию. Плохое транспортное сообщение означало, что многие фермы в глубинке работали лишь на уровне чуть выше прожиточного минимума. Как обычно в таких странах, связь была медленной, инфекционные заболевания были широко распространены, а конфликты между этнорелигиозными общинами иногда перерастали в жестокие. В Новой Англии бесплатное государственное образование было скорее исключением, чем правилом. Как и развивающиеся страны в целом, Соединенные Штаты нуждались в импорте промышленных товаров и оплачивали его за счет основных сельскохозяйственных продуктов и экспорта сырья, такого как древесина, смола и мех. В течение следующих трех десятилетий Соединенные Штаты столкнулись со многими проблемами, характерными для развивающихся стран: как привлечь и мобилизовать инвестиционный капитал; как обеспечить муниципальные услуги (полиция, водоснабжение, пожарная охрана, здравоохранение) для внезапно растущих городов; как создать и финансировать систему народного образования, способную обеспечить массовую грамотность; как совместить индустриализацию с достойными условиями труда и продолжительностью рабочего дня; как разрешить споры между коренными народами и белыми поселенцами, намеревающимися их экспроприировать. Осуществление надежд семейных фермеров Америки и преобразование их слаборазвитой страны ожидали прихода торговли, транспорта и связи. С ними повседневная жизнь значительно улучшится как для тех фермеров, которые смогут поставлять больше продукции на рынок, так и для растущего числа горожан, покупающих эту продукцию. Однако для очень бедных и порабощенных людей мало что изменилось бы.
III
У Аарона Фуллера из Массачусетса были причины беспокоиться о будущем. Он ещё не утвердился в фермерстве (или какой-либо другой карьере), а его жена только что умерла, оставив его с четырьмя маленькими детьми. В сентябре 1818 года Фуллер написал рассказ о «Жизни, которую я хотел бы». Он надеялся когда-нибудь стать владельцем «меркантильного бизнеса», достаточно большого, чтобы «нанять двух верных клерков». Он также надеялся обрабатывать «около пятидесяти акров хорошей земли» не только из экономических соображений, но и потому, что сельское хозяйство «имеет величайшее значение для всей человеческой семьи — оно поддерживает жизнь и здоровье». Фуллер надеялся, что его бизнес и ферма позволят ему не влезать в долги, но при этом не принесут такого большого дохода, чтобы он забыл об «экономии» или стал «ленивым и нерадивым». Его представление о счастье зависело, как он понял, от того, чтобы найти подходящую жену — «партнершу», «ласковую», «благоразумную» и хорошо готовящую. Мечта Аарона Фуллера сбылась. Через два года он женился снова, на Фанни Негус, которая хорошо заботилась о его четверых детях и родила ему ещё семерых за двадцать пять лет совместной жизни. Вдвоем они управляли пекарней, трактиром и фермой в долине реки Коннектикут, где продавали домашний скот, клюкву, кукурузу и молочные продукты. Историк Кэтрин Келли приводит их партнерство в качестве примера «компанейского брака», одновременно эмоционально насыщенного и экономически продуктивного.[91]
Мечта Аарона Фуллера была типичной американской мечтой его поколения, хотя сбылась она не для всех. Семейная ферма давала ключ к «добродетельной» жизни — слово, которое тогда использовалось для обозначения здоровой, продуктивной, общественной независимости. Независимость в этом смысле заключалась не в буквальном экономическом самообеспечении, а в самостоятельной занятости, ведении собственного хозяйства и владении недвижимостью на правах собственности, свободной от ипотечных долгов. В том, что Аарон Фуллер связывал аграрную добродетель с мелким коммерческим предпринимательством, не было ничего необычного. Когда Алексис де Токвиль приехал из Франции в 1831 году, он заметил, что «почти все фермеры Соединенных Штатов совмещают торговлю с сельским хозяйством; большинство из них превращают сельское хозяйство в торговлю». Ещё в 1790 году джефферсонец Альберт Галлатин, проницательный экономический обозреватель, заметил: «Вряд ли вы найдёте фермера, который в той или иной степени не является торговцем».[92] Фермерство, безусловно, имеет свой коммерческий аспект. Если фермеру удавалось продать хороший урожай и получить взамен «вексель» торговца, он мог расплатиться с ним, и у него оставалось достаточно средств, чтобы вложить их в одно из недавно изобретенных сельскохозяйственных орудий, например, в стальной плуг. Спрос, создаваемый преуспевающими фермерами, способствовал развитию новых отраслей промышленности Новой Англии.[93] И все же, как следует из рукописи Аарона Фуллера, многие семейные фермеры стремились не к богатству, а к компетентности.
91
Кэтрин Келли, «В моде Новой Англии: Reshaping Women’s Lives in the Nineteenth Century» (Ithaca, N.Y., 1999), 93–98, обсуждает и цитирует рукопись Фуллер.
92
Токвиль, Демократия в Америке, II, 157; Галлатин цитируется в Брюсе Манне, Республика должников (Кембридж, Массачусетс, 2000), 209.
93
Наоми Ламоро, «Переосмысление перехода к капитализму на раннем американском северо-востоке», JAH 90 (2003): 437–61; David R. Meyer, Roots of American Industrialization (Baltimore, 2003), 11, 34–36.