Хотя белые южане были едины в своей поддержке превосходства белой расы, они сильно различались и в других отношениях. Фермеры-старшины жили так же, как фермеры-старшины на Севере, даже если у преуспевающих фермеров семья рабов спала на полу в кухонном помещении. Безземельным белым жилось ещё хуже: они были оттеснены на обочину южной экономики, занимая слишком временные рабочие места, чтобы оправдать вложения в рабский труд. Из-за частых переездов им было трудно получить кредит, от которого зависело большинство форм экономического развития, и они могли прибегать к охоте, рыбалке или самовольному захвату общественных земель. Осознавая бедственное положение наемного труда на Юге, немногие свободные иммигранты предпочитали селиться там. Представители среднего класса в разбросанных по Югу городах (на Юге было мало городов) молились в тех же церквях, голосовали за тех же национальных политиков и состояли в большинстве тех же добровольных ассоциаций, что и их северяне.[127] Однако класс южных плантаторов представлял собой весьма своеобразную социальную группу. Большая часть романтической мифологии, окружавшей их (даже в те времена), была вымышленной. Вряд ли происходившие от аристократических европейских предков, крупные рабовладельцы были современными, а не средневековыми по своим чувствам. Зачастую будучи парвеню, они действовали в самом сердце глобальной рыночной экономики и управляли своими плантациями с таким же вниманием к эффективному зарабатыванию денег, какое северные купцы уделяли своим кораблям и мельницам.[128]
Как отмечает историк Джойс Эпплби, владельцы плантаций были «великими потребителями американской экономики», с их большими домами, пышным гостеприимством, скачками и полчищами домашней прислуги.[129] В своих печатных изданиях они читали о привлекательных трансатлантических понятиях «вежливости» и хорошего вкуса. Крупные плантаторы, самый богатый класс Америки, имели возможность приобретать то, что другие могли лишь осторожно пробовать. В стране аскетизма и бережливости они предпочитали экстравагантность, честь и утонченность. Подобно своему образцу Томасу Джефферсону, многие американские владельцы плантаций жили в достатке и умерли без гроша. Американцы XXI века могут в некотором смысле оглянуться на них как на своих предшественников, ведь мы, как и они, тратим даже больше, чем наши относительно высокие средние доходы, и все больше и больше погружаемся в долги перед внешними кредиторами (в их случае — северянами и европейцами).
Сильное чувство общих интересов позволило рабовладельцам-плантаторам стать самой политически влиятельной социальной группой в Соединенных Штатах. Они доминировали в правительствах южных штатов. Правило трех пятых, закрепленное в Конституции (пять рабов считаются за трех свободных), увеличило их представительство в Конгрессе и коллегии выборщиков. В 1815 году они занимали пост президента в течение двадцати двух из двадцати шести последних лет и будут занимать его все последующие тридцать четыре года, за исключением восьми.[130]
V
В 1815 году Вашингтон, округ Колумбия, представлял собой странную картину. Амбициозный проект первоначального градостроителя, Пьера Л’Энфана, был принят, но не реализован. Капитолий и Белый дом, монументальные по дизайну, выглядели неуместно в грязном окружении, их строительство (с использованием рабского труда) затянулось на годы после того, как британская армия сожгла их в 1814 году. У сообщества не было экономического обоснования, кроме правительства, но присутствие правительства в городе оставалось незначительным; в результате Вашингтон развивался медленно и бессистемно. На протяжении последующих десятилетий каждый посетитель города поражался несоответствию между его грандиозными амбициями и их ограниченной реализацией. Уже в 1842 году Чарльз Диккенс назвал его «городом величественных намерений». Лишь немногие правительственные чиновники жили в Вашингтоне круглый год: лето здесь, как известно, влажное и неприятное. В те месяцы, когда Конгресс собирался на сессии (зимой и весной), его члены жили вместе в пансионах, а затем бежали к своим семьям, которые оставались в своих округах. Округ Колумбия, как и Соединенные Штаты в целом, воплощал большие планы, но оставался по большей части пустым. Америка и её столица жили будущим.[131]
127
Чарльз Болтон, Бедные белые Юга Антебеллума (Дарем, штат Северная Каролина, 1994), 23–24; Джонатан Уэллс, Истоки южного среднего класса (Чапел Хилл, 2004).
128
Помимо Фогеля, «Без согласия и договора», см. Лоуренс Шор, «Южные капиталисты» (Чапел-Хилл, 1986), 11–15; Уильям Скарборо, «Хозяева большого дома» (Батон-Руж, 2003).
130
Подробнее о политическом влиянии рабовладельцев см. в Robin Einhorn, American Taxation, American Slavery (Chicago, 2006).
131
Джон Мэйфилд, Новая нация, пересмотренное издание (Нью-Йорк, 1982), 3–5; Джеймс Янг, Вашингтонское сообщество (Нью-Йорк, 1966).