Когда Конгресс собрался в декабре 1818 года, давление, требующее расследования и обсуждения вторжения во Флориду, оказалось непреодолимым. Интересно, что никто не критиковал президента; споры велись вокруг поведения Джексона. Обе палаты занялись этой темой. Кульминация дебатов в Конгрессе произошла 20 января 1819 года, когда Генри Клей из Кентукки покинул кресло спикера, чтобы обратиться к Палате представителей. Эта была первая из тех великих речей, которые принесут Клею известность. Заранее объявленная, она собрала толпы народа на галереях; Сенат объявил перерыв, чтобы его члены тоже могли присутствовать.[249]
Клей начал с выражения личного уважения к президенту Монро и генералу Джексону, а затем перечислил четыре ходатайства, представленные на рассмотрение палаты. Первое выражало «неодобрение» суда и казни Амбристера и Арбутнота; второе требовало одобрения президента для будущих казней военных заключенных. Третий выражал «неодобрение» захвата испанских постов как нарушения приказа и неконституционного развязывания войны без полномочий Конгресса. Последний запрещал американским военным входить на иностранную территорию без предварительного разрешения Конгресса, если только они не преследуют врага по горячим следам. (Эти вопросы, конечно, не отличались от тех, с которыми сталкивались в более поздних попытках Конгресса осуществлять надзор за американской внешней политикой).
Генезис войны против семинолов, по словам Клэя, лежал в основе несправедливого договора Форт-Джексона, который породил возмущенное население беженцев на севере Флориды. В том, что белые фактически начали военные действия, они несут не меньшую ответственность, чем индейцы. Война также не велась с честью: повесить двух вождей, захваченных обманным путем, было регрессом к варварству. Джексон должен был считать себя связанным приказом Гейнсу не атаковать испанские посты. Возможный захват фортов семинолами, предложенный Джексоном в качестве оправдания, был дико неправдоподобен. Что касается британских пленных, то в виновности Арбутнота, если не Амбристера, были серьёзные сомнения, а судебное разбирательство против них было необоснованным. Они были обвинены в недавно придуманных преступлениях перед судом, юрисдикция которого была неизвестна международному праву; их суды были насмешкой над надлежащей процедурой, а их казни были проведены с неприличной поспешностью.[250]
Клей все ещё был обижен тем, что его не назначили государственным секретарем, но у него было множество как государственных, так и личных причин считать, что поведение Джексона создает опасный прецедент. «Остерегайтесь, как бы в этот младенческий период нашей республики, которой едва исполнилось два десятка лет, вы не дали роковую санкцию на неподчинение военных. Помните, что у Греции был свой Александр, у Рима — свой Цезарь, у Англии — свой Кромвель, у Франции — свой Бонапарт, и если мы хотим избежать скалы, на которую они раскололись, мы должны избегать их ошибок».[251] Несмотря на красноречие Клея, однако после трех недель споров в Конгрессе все предложения, критиковавшие Джексона, были отклонены. (По самому важному из них, законопроекту о запрете ввода американских войск на иностранную территорию без предварительного одобрения Конгресса, было подано 42 голоса «за», 112 — «против»).[252] Доверенное лицо Джексона, Джон Реа из Теннесси, подытожил позицию большинства: «Генерал Джексон был уполномочен высшим законом природы и наций, законом самообороны… вступить на испанскую территорию Флориды, чтобы преследовать и уничтожить враждебных дикарей-убийц, не связанных никакими обязательствами, не придерживающихся никаких моральных принципов, взаимно обязательных для наций».[253] Критики Джексона в кабинете, чьи взгляды не нашли поддержки у президента, публично поддержали линию Монро-Адамса, хотя их политические сторонники не были столь сдержанны.
Иностранные державы также не побудили администрацию осудить генерала. Испанцы надеялись, что из-за того, что произошло с Амбристером и Арбутнотом, британцы будут солидарны с ними в осуждении вторжения во Флориду, но этого не произошло. Британия уже находила послевоенное возобновление торговли с Соединенными Штатами чрезвычайно выгодным. Торговля, которую англичане так долго вели с коренными американцами в приграничных районах, теперь затмевала торговлю хлопком с их белыми врагами. Министр иностранных дел лорд Каслриг решил не позволять судьбе двух шотландцев в далёких джунглях мешать проведению высокой политики, которая теперь диктовала хорошие отношения с Соединенными Штатами и разрыв тех связей с индейскими племенами, которые были выгодны до и во время войны 1812 года. Не обращая внимания на возмущение, выраженное в британской и вест-индской прессе по поводу действий Джексона, он спокойно приступил к реализации Англо-американской конвенции 1818 года. Даже возмущение испанцев улеглось, когда американцы вернули им Пенсаколу и Сент-Маркс — но не форт Гадсден, бывший негритянский форт, который остался под американской оккупацией.[254]
249
Меррилл Петерсон, Великий триумвират: Webster, Clay, and Calhoun (New York, 1987), 55–56; Robert Remini, Henry Clay (New York, 1991), 162–68.
250
«Речь о войне с семинолами» (20 января 1819 г.), The Papers of Henry Clay, ed. James Hopkins (Lexington, Ky., 1961), II, 636–62.
252
Ричард В. Леопольд, Рост американской внешней политики (Нью-Йорк, 1961), 97. См. также David S. Heidler, «The Politics of National Aggression: Конгресс и первая Семинольская война», JER 13 (1993): 501–30.
253
Annals of Congress, 15th Cong., 2nd sess., 867, цитируется в Reginald C. Stuart, War and American Thought (Kent, Ohio, 1982), 176.
254
Weeks, Global Empire, 76–77; Dangerfield, Era of Good Feelings, 149–50; Wright, Creeks and Seminoles, 208.