Но культурная история Северо-Запада охватывает нечто большее, чем соперничество между янки и баттернатами. Между их зонами обитания образовалась разнообразная промежуточная зона, заселенная выходцами из среднеатлантических штатов: Пенсильванские пресвитериане, методисты и квакеры, голландцы, а также янки из Нью-Йорка и «пенсильванские голландцы», которые на самом деле были немецко-американцами. (Их самоназвание «дойч» было ошибочно воспринято как «голландцы»). Цинциннати называют «анклавом Средних штатов в окружении Южного нагорья».[331] Среди них были и оставшиеся коренные американцы, и французские поселения, существовавшие ещё до установления суверенитета США, и свободные негры, надеявшиеся встретить меньше враждебности на Западе. В более поздние десятилетия сюда приезжали иммигранты из Европы, особенно из Германии, Скандинавии и Ирландии. Привыкшие к культурному плюрализму, переселенцы из среднеатлантических штатов отчасти приглушили конфликт между янки и баттернатами. Однако этот конфликт сохранялся, по крайней мере, до Гражданской войны.[332]
Если сложить вместе Северо-Запад и Юго-Запад, то в начале XIX века наблюдалось потрясающее по своим масштабам движение населения. По данным переписи 1800 года, за Аппалачами проживала треть миллиона человек, а в 1820 году их число превысило 2 миллиона. Никогда больше столь значительная часть нации не проживала в новых поселениях. Поздние поколения американцев почитали переселенцев на запад как «пионеров» — слово, которое первоначально означало передовой отряд армии, который нес инструменты, чтобы иметь возможность ремонтировать дороги и мосты или возводить укрепления по мере необходимости.[333] Это была подходящая метафора, поскольку она предполагала как захват чужой территории, так и строительство для последующих поколений. Но поселенцы Великого переселения мало задумывались о сохранении природной среды для будущего использования. Они заботились прежде всего о сиюминутной выгоде. Они применяли расточительные методы ведения сельского хозяйства и расчистки земель, бездумно сжигая древесину и ценный растительный покров, оставляя драгоценный верхний слой почвы на вымывание или выдувание. Они уничтожали диких животных, часто намеренно (если считали их несовместимыми с сельским хозяйством), иногда из-за безразличия, но также и просто ради нездорового удовольствия от убийства. Десятилетия расточительного истребления и разрушения среды обитания привели к исчезновению пассажирских голубей, которых первые поселенцы находили несметными миллионами в долине Огайо.[334]
Северо-запад или юго-запад, граница не всегда приносила ощутимое улучшение жизни тех, кто туда переселялся. Более бедные переселенцы добровольно соглашались на условия путешествия, мало чем отличавшиеся от тех, что навязывались рабам, отправляемым на запад. «Часто средством передвижения служит телега и одна лошадь, иногда — лошадь и вьючное седло», — заметил Моррис Биркбек в 1817 году на Национальной дороге, ведущей в Огайо. «Часто на спине бедного пилигрима лежат все его вещи, а жена идет следом, босая, сгибаясь под надеждами семьи».[335] Конечно, такие переселенцы были привычны к лишениям в своих прежних домах. Но испытания самого путешествия были только началом. Поселенцы нашли землю трудностей и болезней. Малярия была эндемична во влажных долинах Среднего Запада. В 1819 году в густом лесу в Индиане путешественник наткнулся на «бревенчатый дом, построенный из плит без единого гвоздя», с земляным полом и без дымохода. «В этой маленькой хижине жили молодая и интересная женщина и двое её дрожащих и почти голодных детей». Хотя был ноябрь, все они были босиком. У семьи были корова и свинья. Муж «отсутствовал в поисках хлеба», узнали посетители. «В этой ситуации женщина была вежлива, улыбалась и выглядела счастливой. Она дала нам воды попить».[336] Такие пионеры, как эта женщина, жили надеждой, и не более того. Её положение мало чем отличалось от положения семьи Линкольнов, которые по прибытии в Индиану провели зиму 1816–17 годов в грубом убежище, закрытом с трех сторон и открытом с четвертой, пока Томас не смог построить обычную бревенчатую хижину. В октябре 1818 года Нэнси Хэнкс Линкольн, жена Томаса и мать девятилетнего Авраама, умерла от бруцеллеза. Пограничным семьям нужны были двое родителей. Вскоре Томас нашел вдову, которой тоже нужно было снова выйти замуж, и привел её в хижину, чтобы она воспитывала его детей вместе со своими. Сара Буш Джонсон Линкольн прекрасно справилась с этой задачей.[337]
332
Эндрю Кайтон и Питер Онуф, Средний Запад и нация (Блумингтон, 1990), 27; Дональд Рэтклифф, Партийный дух в пограничной республике: Ohio, 1793–1821 (Columbus, Ohio, 1998), 219.
334
John Mayfield, The New Nation, 1800–1845 (New York, 1982), 59; Arlie Schorger, The Passenger Pigeon (Madison, Wisc., 1955), 199–230.
335
Цитируется в книге Фредерика Джексона Тернера «Восхождение нового Запада, 1819–1829» (Нью-Йорк, 1906), 79–80.
336
Ричард Ли Мейсон, 1819 г., цитируется в Rohrbough, Trans-Appalachian Frontier, 165–66.