– Как это?.. – вытаращили глаза чародей и конунг.
Иванушка же, знакомый не понаслышке с умениями и навыками своей супруги, способной отправить в лечебницу с острейшим воспалением комплекса неполноценности самого шатт-аль-шейхского вора, заподозрил неладное.
– Сеня?.. – нерешительно проговорил он.
– Я переложила ему в кошелек свои камушки, а деньги вернула тому, кому они больше всего были нужны, – вызывающе глянула ему в глаза царевна. – Но если ты считаешь, что всякие дармоеды имеют право драть три шкуры за то, чтобы честные люди ходили по их дорогам, сидели на их камнях и дышали их воздухом, то иди и верни им. На!
И она протянула ему печально звякнувший кошель.
Рука Ивана потянулась к деньгам, зависла и…
– Ага, то, что надо! – радостно вырвалось из уст чародея, а палец сам по себе ткнул в строгую черно-желтую вывеску дома слева, двухэтажного, беленого, с фасадом, перекрещенным черными балками, с гордой надписью на жестяной табличке «Ул. Бруно Багинотского». – Знахарь Хайнрик! Мази и заговоры для кавалеров, завершающих дальний путь верхом, охромевших лошадей, беременных женщ…
Взгляд его упал на отряга.
Весь его вид говорил о том, что он скорее признается, что он – беременная женщина, чем сообщит товарищам по оружию, что нуждается в помощи знахаря Хайнрика.
Или любого иного знахаря, травника или шептуна Белого Света.
– Парень, какого лешего!.. – от всей души, сердца и прочей анатомии возмутился маг-хранитель.
Иванушка взял из рук Сеньки кошелек и протянул его Адалету.
– Мой опыт общения с лошадьми подсказывает, что… – теперь уже лукоморец нечаянно встретился глазами с Олафом, и продолжение предложения тут же вылетело[6] из головы царевича. – Что… что… это… ну…
– Ваня хочет сказать, что к вечеру, судя по всем признакам, ваши кони могут захромать, – ловко подхватила выпавшее знамя из рук супруга царевна. – Поэтому ему кажется, что было бы разумным посетить знахаря Хайнрика и купить у него какое-нибудь снадобье… для копыт ваших иноходцев.
Над маленьким отрядом повисло напряженное молчание.
Нарушенное конунгом.
– Я… в своем карраке… был бы уверен как в самом себе… Но… Мьёлнир этих коней знает… что с ними к вечеру может случиться… Так что… наверное… это… х-хорошая… м-мысль… С-серафима… – через силу выдавил Олаф, сжимая луку седла своего престарелого двигателя телег так, будто намеревался раздавить ее.
Намеренно или нет, но ему это удалось.
Выступающая часть седла хрустнула, треснула и обмякла, словно тряпочная.
Отряг сконфужено крякнул.
– Бывает, – не хуже любого багинотского философа повела плечами Сенька.
– Бывает и хуже, – уточнил юный воин и вдруг смущенно ухмыльнулся.
Волшебник исподтишка покосился на конунга, увидел, что стена разрушена и крепость пала, кивнул с удовлетворением, и принялся осторожно спешиваться. С непроницаемым лицом юный правитель Отрягии последовал его примеру.
Лошадей у мастерской знахаря привязать было некуда, и оба искателя целительных наговоров и зелий вручили поводья своих скакунов друзьям.
– Подождете нас здесь?
– Да, конеч…
– Зачем здесь? Через дорогу, наискось, вон там, за памятником мужику бородатому, постоялый двор. Встречаемся там!
Ни Адалета, ни Олафа долго уговаривать не пришлось и, переступая, словно заводные солдатики – первая работа неуклюжего подмастерья – они быстро скрылись за дверями мастера Хайнрика.
– Поехали? – предложил Иванушка.
– Пое… Постой! Вон мастерская алхимика – видишь вывеску?.. Оч-чень своевременно! Ты езжай, а я схожу туда – у нас утром кончилось мыло, и зубного порошка осталось на один зуб. Коней в конюшню не заводи, поставь их где-нибудь в сторонке, попроси сена и покорми их там. Платить меньше, – предваряя готовый сорваться с губ супруга вопрос, пояснила царевна. – Сейчас заскочу к знахарю, перехвачу денег у мужиков, и туда. Скоро появлюсь. С часок отдохнем, и вперед! До ночи выберемся отсюда, если карте верить, и спать будем уже в Эльгарде. Если его куда-нибудь не перенесли и не отменили, конечно. Ну ладно, давай иди! Не скучай!
– Не буду, – пообещал Иван, и именно с этим твердым намерением собрал в кулак поводья трех вверенных ему лошадей и направил своего коня к воротам постоялого двора с гордым названием «Бруно Багинотский».
Выбранный ими, а, может, судьбой, постоялый двор соответствовал только второй части своего наименования, потому что, даже на первый неискушенный взгляд Иванушки постояльцев на нем было негусто.