Обладая теперь базовым описанием ekstasis, давайте взглянем поближе на то, как он работает. Как я уже сказал, это переживание Бытия сущего, которое может принимать две формы. В одном случае человек поражён изумлением при осознании факта, что нечто отдельное или иное существует. Но это переживание может легко затеряться и превратиться в изумление, что сущее вообще существует. Это основа для классического мистического опыта. От изумления, что кот существует, мистик переходит к изумлению, что вообще что-то существует: другими словами, он переходит от конечного к бесконечному; к изумлению вообще всем.
На данный момент мы уже можем понять почему ekstasis является основой для религии. Религия начинается с «мистического переживания». После этого оно, обычно, затвердевает в догму оторванную от опыта, что может даже изуродовать открытость которая сделала религию возможной изначально. После чего религия проделывает полный круг, достигает «мистической фазы» которая обновляет и оживляет её, во всяком случае, для некоторых. Таким образом, хотя мистицизм ошибочно считают «поздним изобретением» в религиозных традициях — на самом деле, он существовал с самого начала, обеспечивая базовые переживания, ведущие к религии.
Также возможно быть поражённым изумлением не от индивидуальности объекта и того что он существует, а от факта что такого рода вещи существуют[125]. К примеру, я изумлён тем фактом, что такая вещь как кошка вообще существует (что отличается от факта, что какая-то конкретная кошка существует). В этом положении мы очарованы качествами объекта и тем, как они «собраны вместе»; мы очарованы его формой. Другими словами, в этой другой форме ekstasis мы фокусируемся на универсалии, которая проявляется через объект; индивидуум функционирует как замена универсалии.
Для нас сейчас наиболее интересна вторая форма ekstasis. Ведь, как я сказал, именно в этой второй форме суть (или универсалия) осознаётся в полной мере. Это ключ к пониманию появления искусства, так как я понимаю изобразительное искусство как выражение сути. Другими словами, рисунок лошади никогда не является рисунком именно этой самой конкретной лошади, но выражением того, что значит быть лошадью; или «лошадиность». Тоже самое с портретной живописью (которую наши предки из верхнего палеолита не практиковали). Представьте «Мону Лизу», все ведь согласятся, что данная картина является гораздо большим, чем просто искусным изображением кого-то по имени Лиза дель Джокондо.
Как уже было отмечено, пещерное искусство демонстрирует признаки значительной стилизации: обратите внимание на носорогов пещеры Шове или фантастические оленьи рога из Ласко. Стилизация всегда подразумевает схватывание самой сути, опущение деталей до той степени, когда остаётся только самая суть. Другими словами, это не «точные» портреты носорога или оленя: это изображения которые передают суть зверей. В этом носороге мы видим Носорога; в этом олене видим Оленя.
В книге «Мир как воля и представление», Шопенгауэр утверждает, что осознание Идеи (то есть сути или универсалии) есть основа для изобразительного искусства[126]. То, что он говорит, стоит процитировать и прокомментировать полностью.
«Когда, поднятые силой духа, мы оставляем обычный способ наблюдения вещей согласно формам закона основания и... рассматриваем в вещах уже не где, когда, почему и для чего, а единственно их что? И не даём овладеть нашим сознанием даже абстрактному мышлению, понятиям разума; когда вместо этого мы всей мощью своего духа отдаемся созерцанию, всецело погружаясь в него, и наполняем всё наше сознание спокойным видением предстоящего объекта природы, будь это ландшафт, дерево, скала, строение или что-нибудь другое, и, по нашему глубокомысленному выражению, совершенно теряемся в этом предмете, т. е. забываем свою индивидуальность, свою волю и остаемся лишь в качестве чистого субъекта, ясного зеркала объекта, так что нам кажется, будто существует только предмет и нет никого, кто бы его воспринимал, и мы не можем больше отделить созерцающего от созерцания, но оба сливаются в одно целое, ибо все сознание совершенно наполнено и объято единым созерцаемым образом...»[127]
126
Шопенгауэр использовал понятие «Идея» в смысле формы Платона. Моя позиция не подразумевает в данном вопросе метафизического измерения (то есть, я не согласен с тем, что сути являются не пространственно- временными объектами, существующими в другой реальности). В последующем рассмотрении Шопенгауэра, читателю следует попросту отбросить платонические метафизические коннотации «Идеи».
127
Артур Шопенгауэр, Собрание сочинений в шести томах, Том первый, «Мир как воля и представление»(Москва: Республика, 1999), 159-160.