Батай пишет о пещерных художниках: «Те люди явно продемонстрировали нам, что они становятся людьми, что ограничения животного мира больше не властны над ними, причём сделали они это с помощью изображений того самого животного мира из которого вырвались. Наделив животное, а не себя, очаровывающим и восхищающим нас поэтическим образом, люди провозгласили о своём становлении»[147].
В этих словах есть глубина, но они лишь отчасти верны. В пещерных рисунках мы действительно обнаруживаем человека выходящего за пределы животности, но также находим и его самого. Шаманская идентификация с животным является лишь ещё одним проявлением этого.
Далее Батай отмечает ещё кое-что крайне важное: «Доисторический человек изображал животных в завораживающих и натуралистичных рисунках, но изображая себя, неуклюже скрывал свои уникальные, отличительные черты под чертами животных. Он только частично приоткрывал тайну человеческого тела, при этом наделяя себя звериной головой»[148]. Батай ссылается на массу известных пещерных рисунков, которые очевидно антропоморфны, но при этом имеют различные животные черты.
Упомянутые рисунки, на самом деле, ярко иллюстрируют моё утверждение: в пещерном искусстве мы видим человека находящего себя в животном, и находящим животное в себе. Человеческие (или гуманоидные) фигуры в пещерах относительно редки: рисунки животных многократно превосходят их в количестве, но когда художники предпринимали попытку изобразить людей, они отождествляли их с животными. Почему? Вспомните, искусство раскрывает суть, а ведь именно в этом заключается суть человека — отражать природу, отождествляться с ней.
Но есть в этих рисунках и нечто другое. Вспомните знаменитого «колдуна» из Труа-Фрер. Изображение 75 сантиметров в высоту, частично вырезанное, частично нарисованное углём. Фигура имеет гуманоидные черты, но при этом у неё голова оленя, рога, лицо совы, уши волка, «борода» серны, хвост лошади и лапы медведя. Его нижние конечности, его поза (он будто бы танцует) и, возможно, гениталии свидетельствуют о том, что это гуманоид[149] (кстати, технический термин для такой фигуры — «тери-антроп»), С некоторой уверенностью можно заявить, что это человек видящий животное в себе, либо же наоборот. Я бы мог добавить ещё кое-что: это человек, видящий себя как Господин Зверей, как вершина мироздания.
В пещере человек смутно (или же не очень) ощущал то, что позже ясно выразил Аристотель: человек резюмирует в себе всю природу. В процессе этого он в то же время превосходит просто природное, он объединяет всех животных внутри себя; он является всем. Таким образом, он занимает привилегированную позицию в природе, царствуя над всем как высшее земное существо. Частью зверь, частью бог. И мы видим, как этот мотив проходит красной нитью сквозь всю историю религии и мифологии.
Мы видим это в Кернунне, рогатом боге. На знаменитой рогатой фигуре на котле из Гундерструпа, которая держит в своих руках золотой солярный объект и змею, символ луны, которая прибывает и убывает, как змея сбрасывающая кожу. Все вещи, все противоположности, сходятся воедино в нём. Мы видим это в Пашупати (сравните знаменитую «Печать Пашупати» из Мохенджо- Даро с фигурой с котла из Гундерструпа). Всё это отголоски колдуна из пещеры Труа-Фрер и других, аналогичных фигур, которые мы обнаруживаем в пещерном искусстве. Здесь мы видим принцип, утверждённый позже в Библии, о власти человека над всеми животными, дарованной самим Богом. Принцип снова проявляется в связи микрокосма-макрокосма, тесно связанной с мистической и эзотерической философией (но также неявно присутствующей у таких философов как Аристотель и Гегель).
В пещерном искусстве даже проступает смутное осознание эволюции естественных форм; то есть идеи, что более ранние формы служили прообразом более старых. Зачастую «основой» для рисунка становится складка камня или трещина или выпуклость на камне. Эти формы напоминали пещерным художникам о формах животных, поэтому весь рисунок строился вокруг них. Тот же самый феномен мы можем наблюдать в мышлении индусов, которые верят в спонтанное появление лингамов (фаллических символов) в природе, как например знаменитый «ледяной лингам» в пещере Амарнатх, в западной части Гималаев. Как писал Гегель: «Но бог не остаётся окаменевшим и замёрзшим, а наоборот, камни взывают и возносятся к небу[150]».
Разумеется, териантропы не являются единственным примером изображения человека в наскальной живописи. Как я уже упоминал, также существует немало «людей из палочек», которые долгое время вызывают недоумение у исследователей. Лео Фробениус пишет: «Следует отметить, что практически на всех подобных рисунках, животные изображены с большим тщанием, в то время как человеческие фигуры всегда схематичны»[151]. Батай отмечает, что изображения человека «почти все бесформенны и гораздо менее человечны, чем те, что изображают животных; другие, как и готтентотская Венера, являются бесстыдными карикатурами на человеческий облик». «Людей из палочек» он описывает как «детские»[152] рисунки.
149
Должен отметить, что этот рисунок окружён спорами. Большинство авторов основывают свою интерпретацию рисунка на знаменитой зарисовке аббата Брёйля, но некоторые учёные (включая Рональда Хаттона) утверждают, что зарисовка не совсем соответствует действительности. Помимо прочего, они утверждают, что в оригинале нет оленьих рогов. Однако, Жан Клотт (Jean Clottes) — видная фигура в мире изучения наскальной живописи — выступает в защиту рисунка Брёйля, указывая на то, что фигура частично выгравирована, частично нарисована, поэтому довольно легко упустить некоторые черты, если изображение не рассматривается при правильном освещении. В частности, некоторые черты могут быть плохо видны на фотографиях (которые являются единственным «доступом к изображению», который большинство заинтересованных сможет получить, так как прямой, физический доступ ко всем пещерах строго ограничен).
150
G. W. F. Hegel, The Philosophy of Nature, trans. A. V. Miller (Oxford: Oxford University Press, 1970), 15 (paragraph number 247).