— Я читаю газету из нашего города, мама. Что ты скажешь? Эта бледная белобрысая Матильда Прайс получила больше всего голосов на конкурсе красавиц в Галлиполисе[5].
— Ну, если бы ты была дома, Альвира, это ей не удалось бы. Дай бог, чтобы мы вернулись туда до конца осени. Надоело мне шататься по свету, изображая из себя мексиканцев и устраивая представления со змеями. Но я не то хотела сказать. Эта огромная змея опять уползла. Я обыскала весь вагон и не могла ее найти. Она, верно, уже час как исчезла. Мне помнится, что я слышала какое-то шуршание по полу, но я думала, что это ты.
— Черт побери этого старого негодяя! — воскликнула Королева и швырнула газету. — Он уже в третий раз убегает. Джордж никогда не прикрепит как следует крышку его ящика. Я уверена, что он боится Куку. Теперь мне придется охотиться за ним.
— Поторопись, чтобы его не убили как-нибудь.
Королева блеснула зубами в ослепительно насмешливой улыбке:
— Этого бояться нечего. Когда они видят Куку на улице, они удирают во все лопатки и принимают потом бром. Между нами и рекой пробегает ручеек, а этот старый бродяга готов отдать свою шкуру за глоток свежей воды. Я, наверное, найду его там.
Через несколько минут Альварита вышла на переднюю площадку, вполне готовая к поискам. Ее красивая черная юбка была сшита по самой последней моде. Ее белоснежная блузка радовала глаз в этой солнечной пустыне, как свежий и прохладный оазис. Мужская соломенная шляпа крепко сидела на ее густых, закрученных узлом волосах.
Под ее невозмутимым круглым дерзким подбородком был кокетливо подвязан вокруг высокого крахмального воротника мужской галстук. Она держала белый шелковый зонтик, обшитый настоящими пожелтевшими кружевами.
Родиной ее костюма можно было признать и Галлиполис, но глаза ее упорно говорили о Севилье или Вальядолиде:[6] кастаньеты, балконы, мантильи, серенады, засады, эскапады — все это заключалось в их темной бездне.
— Ты не боишься выходить одна, Альвира? — тревожно спросила королева-мать. — Тут так много хулиганов. Не лучше ли?..
— Я еще никогда ничего не боялась, мама. В особенности людей, и особенно мужчин. Не беспокойся! Я вернусь, как только найду этого беглого бродягу.
На голой земле у железнодорожной колеи лежал густой слой пыли. Опытный глаз Альвариты скоро различил зубчатый след сбежавшего пифона. Он вел через станционный участок вниз по маленькой улице по направлению к оврагу, как она и предсказывала. Тишина и полное отсутствие возбуждения во всей окрестности позволяли надеяться, что местные жители не подозревали, какой страшный гость прошел по их дорогам… Жара загнала их в дома, откуда по временам доносились пронзительный смех или удручающий визг истязуемого рояля. Несколько мексиканских ребятишек, которые возились в тени, оторвались от своей игры и уставились на проходившую мимо Альвариту, застывшие, онемевшие, словно глиняные идолы. Кое-где из дверей выглядывала женщина и замирала на месте, остолбенев при виде белого зонтика.
Сто шагов — и Альварита вышла за черту города; показались разбросанные кустарники, а за ними гордая роща, осенявшая миниатюрное ущелье. По оврагу извивался маленький светлый ручеек. Это напоминало парк, с некоторым оттенком городской идиллии, подчеркнутой газетной бумагой и коробками из-под консервов, разбросанными здесь любителями пикников. Вниз и вверх вдоль этого ручейка блуждала веселая безмятежная Альварита. Один раз она заметила след продвижения вероломного пресмыкающегося на полосе мелкого песка.
Живая вода должна была привлечь его; он, наверное, находился где-нибудь поблизости.
Альварита была так уверена в его близком соседстве, что уселась отдохнуть на ветку большой лианы, которая спускалась с гигантского речного вяза. Чтобы добраться туда, ей пришлось подняться от тропинки по крутому неровному откосу, и она устала. Вокруг нее рос густой и высокий кустарник. Поздно расцветшее ратановое дерево распространяло сладкий навязчивый аромат. На дне оврага шелестел ласкающий ветерок, насыщенный меланхоличным запахом опавших, увядающих листьев. Альварита сняла шляпу и, распустив тяжелый узел волос, начала медленно заплетать их в две длинные темные косы.
Из темной глубины густой заросли кустов бессмертника на нее жарко смотрели два маленьких глаза, блестящих как драгоценные камни. Там лежал, свернувшись кольцом, Куку, огромный пифон — Куку Великолепный, с плоской мордой, изогнутыми губами, с одиннадцатифутовым телом, покрытый изящной и блестяще испещренной чешуей. Пифон смотрел на свою повелительницу, не выдавая своего присутствия ни звуком, ни движением.