Вероника с самого начала чувствовала какую-то неловкость, разговаривая с Аделиной, а когда та сказала про иголку — девушке стало ясно, Кто перед ней. Конечно, это была Фея с иголкой из музыкальной книги, полиция из Ада, Одиллия-Адат. На это указывало и необычное платье, и имя, и место работы, и связь с английским языком и маминой юностью.
Ночью Веронике приснился кошмар. Кто-то стучал в дверь, и еще было понятно, что этот кто-то скоро пройдет сквозь дверь. Вначале они стучат, а потом проходят сами. Их все равно не остановить. Это была Марианна, девочка, с которой они когда-то дружили и сильно поссорились в детском саду. Марианна стучала в дверь и жалобно плакала. Она пришла из ночи, но впускать ее в дом было нельзя. Вероника вышла на веранду, чтобы не дать Марианне пройти. Теперь Марианна — существо ночи. Она ходит с ночными феями по участку, они жалобно плачут, ненавидят и хотят убить, потому что в детском саду они погибли и остались детьми, не выросли и никогда не вырастут. Кто погиб в детском саду — падает в ночь. Их забирают в другой детский сад на левой стороне. Они могут по ночам ходить рядом с домами, которые находятся слева от дороги. Дом семьи Вероники был как раз слева от дороги, феям туда можно. Марианна прошла сквозь закрытую дверь. Вероника пыталась не пустить ее внутренним напряженным усилием, но демон оказался сильнее, хотя так не должно было быть. Марианна была страшная, от нее веяло нечеловеческой жутью и ненавистью, она была маленькая, с тонкими ручками, но этими тонкими ручками она точно могла бы убить кого угодно. Проснуться от этого сна было почти невозможно, потому что основной барьер — входная дверь — не смог остановить дьявола. Вероника видела, что сейчас ее убьют. Но произошло нечто еще более страшное и странное. В доме спала мама, и Марианна, как слепая, пошла мимо Вероники вглубь дома, и Вероника поняла, что дьявол идет к маме. В этот момент крик Вероники «Мама! Мама!» смог пробить придавливающую и обездвиживающую, как какой-то страшный управляющий магнит, мощность демона.
На следующий день зашла соседка, старая-старая бабушка из рыжего дома с правой стороны дороги, маленькая, тоненькая, легкая как перышко, с рыжеватыми волосами, пушистыми, как одуванчик. Она принесла циновку, на которой была нарисована сказочная Фея в черно-синем платье с волшебной палочкой в руках. Сказала: «Я разбираю старые вещи, избавляюсь от лишнего. Может, вам пригодится такая циновка?»
В домах с правой стороны дороги темные Феи — это рисунки на циновках.
По дороге к рынку невысокий плотный лысый мужчина, похожий на волшебника Гудвина, в изумрудно-зеленой кофте с оленями и снежинками, сказал своей дочери в джинсах и бейсболке с загадочной надписью IT WAS ALLA DREAM: «Фея улетит зимой». И Вероника поняла, что это относится к ней, Веронике, и значит, что Фея зимой ее оставит. Тут девушка в бейсболке вдруг, повернувшись к Веронике, сказала: «Да, так и было».
Пришла осень. Когда-то Вероника шла с мамой в первый раз в музыкальную школу. На асфальте кое-где лежали ярко-желтые листья, солнце светило в стекла, и слышалось с верхнего этажа, за стеклами, пение детей. Началась учеба в консерватории. На занятиях Веронике хотелось спать, удерживать внимание было трудно, голоса преподавателей доносились откуда-то издалека, сквозь толщу воды. Контакта с однокурсниками как такового не было, он и не казался нужным — а зачем? Детское пение изнутри света, из того первого утра, продолжало длиться, теперь оно длилось в консерватории. Оно всегда длится там, где поют вместе, а другого контакта, других отношений, кроме совместного звучания голосов и музыки, или совместной тишины, или внимания к голосу и музыке друга, было не нужно.
Фея продолжала прилетать, Сказочник продолжал складывать истории. Вероника с мамой приехали на дачу на выходные. Мама теперь все время ходила в черно-синей одежде — в цветах Феи. На даче продолжали цвести осенние хризантемы, астры, гладиолусы, лилии. Вероника погружалась в мир цветов. Она вдруг вспомнила, что в детстве, только научившись коряво писать печатными буквами, сочинила поэму, тоже корявую, детскую, топорщащуюся и угловатую. Поэма была — как будто впервые лепишь из глины или вырезаешь из дерева. Слова в сложении друг с другом обнаруживали силу и твердость, палочки букв едва удерживались напряжением руки, а поэма жила чувством, ритмом и фантазией. Это была поэма-сказка про отношения Фиалки и Розы. Фиалки и розы на даче сажал дедушка. Та фиалка из детства была фиолетовой с очень темными краями, тоже в цветах Феи. Розочка была нежно-розовой, это была сама Вероника. В поэме Фиалка была госпожой, которая заставляла Розу служить ей, а Роза не хотела, и они воевали. Это была баллада о войне между властной и коварной Фиалкой и нежной и чистой Розой. Вероника тогда прочитала свою поэму цветам, и они признали ее Великим Мастером. Сказали: «Ты можешь недоступное нам, хотя каждый из нас — Великий Мастер. В каждом камушке на дороге и в каждой песчинке живет Великий, стоящий за гончарным кругом. Великий потому, что он чуть сдвинул завесу тьмы. В каждой крупинке вещества есть гончарная стойка. Когда-то кто-то встал за гончарную стойку впервые и создал кружку[6]. Тогда была только одна гончарная стойка. И за нее встал один из семерых, живших до творения. Он вообразил, что по кружке ходят люди, и они там появились. Остальные шестеро подрались, потому что каждый хотел тоже быть Творцом. Тогда седьмой брат построил для них из глины еще шесть гончарных стоек. И каждый встал за свою стойку, и все они тоже вообразили узоры на волшебной глине, о которых они мечтали. Потом они сделали Землю, и Солнце из глины, и Космос. Они долго стояли за своими стойками, а потом все легли спать на все воскресенье».
6
Рассказ про гончарные стойки основывается на повести моего сына Егора (7 лет) «Семь королей, семь земель, семь богов».