– Я понял, – промолвил Найджел после долгой паузы, – вы намекаете на Лину Лоусон. Только зачем ей…
– Она влюблена в Кернса.
– Господи, вы-то откуда знаете?
– Я великий психолог, – промолвил инспектор с ехидцей, не слишком изящно намекая на то, что Найджел считал своим коньком. – Кроме того, я расспросил слуг. Лина и Феликс почти помолвлены.
Пропустив столько точных ударов, Найджел зашатался.
– В таком случае мне здесь делать нечего. Боюсь, с остальным вы справитесь сами.
– И еще – чтобы в дальнейшем вы не были так доверчивы, – хотя вы наверняка назовете это… э-э… поразительным совпадением… Ваш подопечный упомянул о стрихнине в дневнике. Я не успел дочитать до конца, но взгляните сюда.
Блаунт передал Найджелу тетрадь, отметив ногтем нужное место: «В некотором смысле я даже расстроен, что не смогу как следует насладиться агонией мерзавца, ибо он не заслуживает легкой смерти. Я хотел бы сжечь его на медленном огне или наблюдать, как его плоть грызут муравьи. Есть еще стрихнин; говорят, перед смертью тело отравленного бьется в страшных конвульсиях. Господи, да я готов собственноручно столкнуть его в ад!»
Найджел встал и принялся вышагивать по комнате на своих длинных, словно у страуса, ногах.
– Нет, Блаунт, не сходится, – произнес он очень серьезно. – Ваши слова только подтверждают мое предположение: кому-то, читавшему дневник и замышлявшему убить Рэттери, было выгодно подставить Кернса. Но сейчас речь о другом. Вы можете представить себе человека – пусть не Кернса, который и мухи не обидел бы, если бы не зло, причиненное ему Рэттери, – так вот, вы можете представить себе человека, способного хладнокровно спланировать второе убийство, еще не совершив первого? Так не бывает.
– Когда разум нетверд, трудно ожидать логики от поступков, – ответил Блаунт тоже серьезно.
– Психически неуравновешенный убийца склонен переоценивать свои возможности, а не наоборот, согласны?
– Как правило.
– И вы хотите, чтобы я поверил, будто Кернс, задумавший почти идеальное убийство, так мало в себя верил, что решил подстраховаться?
– Вы идите своим путем, а я пойду своим. Меньше всего на свете мне хотелось бы арестовать невиновного человека.
– Хорошо. Могу я на время взять дневник?
– Сначала я сам его прочту, а вам пришлю вечером.
Глава 7
Вечер выдался теплым. Косые лучи заходящего солнца окрасили лужайку перед гостиницей мягким розоватым светом. В такие тихие вечера, как говорила Джорджия, слышно корову, которая жует на соседнем поле жвачку. В углу бара засела унылая компания тощих мужчин с обвислыми усами. Один из рыбаков, широко раскинув руки, демонстрировал размер улова. Если весть об убийстве и достигла этого мутного водянистого мирка, ее предпочли не заметить. Как и компанию за соседним столиком, попивавшую джин и лимонад.
– «Удочка, – процитировал Найджел, не думая понижать голос, – это палка с крючком на одном конце и болваном – на другом»[27].
– Заткнись, Найджел, – прошептала Джорджия. – Я не хочу стать участницей потасовки. Нас в два счета возьмут за жабры!
Лина, сидевшая рядом с Феликсом на скамье с высокой спинкой, заерзала на месте.
– Прогуляемся по саду? – предложила она, явно обращаясь только к Феликсу.
– Хорошо, допивайте, а потом мы сыграем в малый гольф, – отвечал Феликс, сделав вид, что не заметил намека.
Лина закусила губу и резко встала. Джорджия бросила на мужа быстрый взгляд, который тот истолковал так: «Пойдем и мы, нечего болтаться под ногами у этой парочки; вот только знать бы, почему девушке не терпится остаться с ним наедине?»
Ясно почему, подумал Найджел. Если Блаунт прав и Лина подозревает Феликса в убийстве, должно быть, ей страшно услыхать признание из его уст. Однако гораздо больше остаться с Линой наедине опасается Феликс. За обедом он не допускал Лину ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Что-то в тоне их разговора, особенно в том, как Феликс к ней обращался, предупреждало: ближе не подходи, порежешься. Найджел начал догадываться, что Феликс – натура сложная. Не пора ли выложить карты на стол и проверить свои подозрения?
После гольфа они уселись в шезлонгах у реки.
– Уличающий вас документ уже в полиции, – сказал Найджел. – Блаунт обещал прислать его вечером.
– Что ж, пусть знают худшее, – небрежно ответил Феликс. В его тоне робость странным образом сочеталась с самонадеянностью. – Теперь сбрею бороду, незачем больше маскироваться. Я слишком брезглив, а волосы вечно лезут в тарелку.
27
Высказывание приписывают С. Джонсону (1709–1784), знаменитому английскому лексикографу.