Еще одной важной для нас категорией является забвение. Памятование и забвение мы понимаем не как противоположные, а как взаимодополняющие явления. Провести грань между ними зачастую бывает сложно или вовсе невозможно. Поэтому в рамках книги память и забвение рассматриваются как части единого процесса по отбору и отсеву того, что оказывается в (со)обществе стóящим или не стóящим сохранения.
Коллективная монография «Чужими голосами» сосредоточена прежде всего на памяти о событиях двух масштабных крестьянских восстаний: Тамбовского (1920–1921) и Западно-Сибирского (1921–1922)[9]. Произошедшие почти одновременно, эти восстания являются частью гораздо более широкого как географически, так и хронологически процесса вооруженных выступлений крестьян. Границы и характер этого процесса можно описывать по-разному, следуя, например, за выдвинутой В. П. Даниловым и поддержанной Т. Шаниным концепцией «крестьянской революции»[10] 1902–1922 годов или апеллировать к идее «великой крестьянской войны»[11], позднее предложенной А. Грациози. В то время как фактическая история обоих восстаний представляется сейчас уже довольно хорошо изученной, современная и советская память о них лишь в последнее время становится объектом исследований[12].
Фокус на этих двух восстаниях — одинаково знаковых для начала 1920‐х и столь по-разному вспоминаемых в начале XXI века — сборник унаследовал от проекта «После бунта: память о Тамбовском и Западно-Сибирском восстаниях»[13], в котором участвовала заметная часть авторов книги, которую вы сейчас читаете. В рамках проекта в 2018 году исследователи собрали корпус из около двух сотен интервью в Тамбовской и Тюменской областях, была проведена фотофиксация многих сельских памятников, изучена местная периодика, собрана библиография краеведческой литературы. Респондентами были современные жители городов и деревень разного возраста — от 20 до 100 лет[14]. В большинстве случаев исследователи брали интервью у людей, которые в силу работы, увлечений или социального статуса (старожилы, хранители памяти) могли сказать что-то определенное о событиях восстаний или традиции поминовения[15].
При анализе материалов, собранных в рамках этого проекта, и родилась идея настоящего издания. Основной акцент на памяти о событиях крестьянских восстаний именно в Западной Сибири и Тамбовской губернии был сохранен, но для задания более широкого контекста нам показалось уместным включить в книгу и главы, исследующие память о схожих по многим параметрам выступлениях (семеновцев в трансграничных регионах, Казымском восстании), а также уделить внимание общим тенденциям формирования мемориальной культуры. Несколько иной фактический материал и исследовательская оптика этих глав позволяют прояснить многие процессы, которые характерны для памяти о крестьянских восстаниях. Кроме того, благодаря этим главам память о восстаниях встраивается в более широкий контекст культурной политики и политики памяти.
Для исследователя памяти крестьянские восстания представляют весьма необычный материал. Коротко говоря, в условиях устанавливающегося советского строя уже в начале 1920‐х и социальная коммуникация, и культурная память отражали односторонний и очень специфический образ восстаний — образ, заданный победившей в Гражданской войне стороной и активно внедряемый через разнообразные государственные и партийные институты. Этот образ — представления восстаний как кулацко-эсеровских мятежей — был в большей степени продуктом внутренней эволюции большевистской идеологии, чем результатом консенсуса среди жителей регионов, где происходили события. Формирование именно таких рамок и особенностей памяти о восстаниях — результат действия нескольких факторов.
Первый из них — это специфическая культура памяти, характерная для неграмотного в своей массе крестьянства. Эта память опиралась на устную традицию: даже умевшие читать и писать крестьяне редко создавали воспоминания, предпочитая рассказывать свои истории «на печи» (как часто выражаются их современные потомки, вспоминая о процессе общения с бабушками и дедушками). Устные воспоминания касались в основном истории семьи, деревни, редко затрагивая политические вопросы. И исследователи, и наши респонденты отмечают избирательность сюжетов и намеренное замалчивание политических тем. Другие характерные для крестьян вернакулярные формы культурной памяти (песни, заговоры и т. п.) либо не смогли зафиксировать вспышку сопротивления, либо были маргинализированы и вытеснены из массового употребления в условиях активной культурной политики советской власти и невиданного прежде административно-репрессивного давления в послереволюционные десятилетия.
9
Нередко Западно-Сибирское восстание также называют Ишимским, но в сборнике мы предпочли использовать именно первое название — прежде всего из‐за полицентризма выступления (район Ишима был важным, но не единственным центром этого повстанческого движения). Тамбовское восстание нередко также называют Антоновским восстанием или антоновщиной. В обоих случаях стоит иметь в виду, что границы выступлений не совпадали как с прежними, так и с нынешними административными единицами (губернии, области и т. п.).
10
В. П. Данилов и Т. Шанин говорили о крестьянском движении как глубинной основе революционных потрясений, происходивших в России в первые десятилетия XX века. Завершением крестьянской революции становился период начала 1920‐х годов, когда советская власть была вынуждена пойти на заметные уступки крестьянству в рамках НЭПа. Коллективизация же по сталинской модели рассматривается ими как форма контрреволюции (
11
А. Грациози предлагала рассматривать «великую крестьянскую войну» как процесс борьбы формирующегося большевистского режима с крестьянством. Эта борьба становилась одновременно следствием и причиной значительного социального регресса, происходившего в это время в обществе (
12
14
В книге цитаты из интервью оформлены следующим образом: инициалы респондента, пол, возраст на момент взятия интервью, место проведения интервью, дата проведения интервью, имя и фамилия интервьюера. Если интервьюером является автор главы, его данные не указываются. Например: А. А., ж., 71 год, г. Ялуторовск Тюменской области, 01.01.2018 [интервьюер И. И. Иванов]; В. В., м., 25 лет, г. Тамбов, 02.02.2018.
При расшифровке интервью тексты в целом ориентированы на литературные нормы русского письменного языка, но с сохранением некоторых наиболее ярких особенностей устной речи. Расшифровки интервью не всегда повторяют дословно (до междометий и запинаний) речь респондента, однако наиболее яркие особенности устной речи респондентов в ней отражены.
15
Часть интервью была размещена на сайте проекта: warandpeasant.ru (последнее обращение 25.03.2021).