В городе сейчас только и разговоров, что о грандиозном празднике, устроенном Монферраном[95] несколько дней назад в честь своей женитьбы на старой шлюхе Лиз[96]; я был там и уверяю, что когда видишь, как угощают и живут подобного сорта люди, чувствуешь себя рядом с ними просто чернью. Считают, что он потратил 1500 рублей, и добрую часть из них уплатил Демидов[97]; впрочем, праздник завершился весьма трагически: несчастная Буане-Вевель[98], уезжая оттуда, простудилась и через сутки скончалась. Кроме того, в день свадьбы Монферран составил завещание, по которому после смерти оставляет всё своё состояние вдове, более того, надеется, что Император соблаговолит платить ей пенсию за его службу России, и как особой милости просит, чтобы его похоронили в Исаакиевском соборе[99]; по этому поводу я сказал и повторяю для тебя, так как считаю это удачной шуткой, что он подобен индусам, которые, умирая, обычно просят отнести их в хлев, чтобы ухватиться за хвост коровы — имущества, приносившего им при жизни самый большой доход.
Я всё забывал рассказать вам о младшей Хрептович[100], вернувшейся с вод ещё уродливей, чем была, и невероятно растолстевшей. Особенно руки у неё толсты до неприличия, прямо как ляжки; она много рассказывала мне о брате Альфонсе, лицо которого находит весьма интересным, но — сказала она с обиженной гримаской — он не попросил, чтобы его ей представили. Ещё хотел бы я знать, отчего во всех письмах из Сульца ты постоянно рассказываешь о сёстрах и никогда о брате. А я был бы рад подробно узнать твоё мнение о нём, так как почти не знаю его характера, поскольку с 15-летнего возраста мы росли отдельно.
Ваша история с Фердинандом[101] весьма меня позабавила, видно, он всё такая же скотина, и я никогда не понимал, почему за него выдали сестру, горе молоденькой! Видно, он неожиданно сделался очень обидчив, а ведь я помню время, когда он первый подшучивал над своей уродливой физиономией. Хотелось бы знать, приезжал ли при тебе в Сульц родственник моей матери[102]. Это чудный малый, и у него прехорошенькая жёнушка; уверен, оба тебе понравятся. Передай от меня множество дружеских пожеланий всему семейству во главе с папенькой, ну, а тебе скажу только, что я не отношусь к неблагодарным.
Ж. Дантес
[на полях 1-го листа:]
Я послал для тебя небольшое письмецо в большом, отправленном отцу, отчего же ты не пишешь о нём в своём последнем письме из Фрейбурга?
[на полях 3-го листа:]
Тысяча извинений, мой драгоценный, что в письме моём столько помарок, но я всегда пишу так, как беседовал бы с тобою у камина, и не могу решиться писать с черновиков, это было бы слишком претенциозно и стесняло бы меня.
[на полях 4-го листа:]
Едва не забыл сказать, что разрываю отношения с Супругой и надеюсь в следующем письме сообщить тебе об окончании своего романа.
XIV
Mon très cher ami ta dernière lettre m'a presque mis dans le cas d'être fâché de celle que je t'avais écrite, car je me suis étendu si en long et en large sur le bonheur et l'avantage que nous aurions tous les deux de demeurer très près de la France que tu crois maintenant que je suis au désespoir parce que la vente a manqué, rassure-toi, certainement, comme je t'écrivais, demeurer avec toi si près des miens aurait comblé mon idéal de bonheur, mais bien entendu il fallait commencer par y trouver son compte et faire une bonne affaire. Car si cette terre au lieu d'être un agrément et un revenu était devenue un gouffre qui aurait englouti continuellement sans jamais rien rapporter, elle serait devenue bien vite une charge. Comme tu me l'exposes très bien, les revenus n'auraient pas répondu aux capitaux qu'il fallait y placer, et puis avec de l'argent comptant l'on trouve toujours moyen de [se] caser commodément et agréablement.
95
Огюст Монферран (настоящая фамилия Рикар) (1786—1858) — французский архитектор, с 1816 г. работавший в России.
99
Речь идёт о том, что Монферран просил похоронить себя в построенном им (1818—1858) Исаакиевском соборе. Это желание он выразил в завещании, составленном в день упомянутой Дантесом свадьбы, но император Александр II не исполнил его просьбы. Европейский обычай, когда каждый зодчий выбирал для своего будущего погребения одну из построенных им церквей, не мог быть соблюдён в данном случае по религиозным соображениям, т.к. строитель был католиком, а храм, им построенный, — православным. Гроб с телом Монферрана был лишь обнесён вокруг Исаакиевского собора, после чего вдова увезла его в Париж, там предав земле.