Мой дорогой друг, ты был прав, когда писал в прошлый раз, что подарок от тебя был бы смешон; в самом деле, разве ты не делаешь мне их ежедневно, и, не правда ли, только благодаря им я существую: экипаж, шуба; мой дорогой, если бы ты не позволил ими воспользоваться, мне пришлось бы безвылазно сидеть дома, ведь русские утверждают, что на их памяти ещё не было такой студёной зимы. Всё же мне хотелось бы получить от тебя из Парижа единственный подарок — перчатки и носки из филозели, это такая ткань из шёлка и шерсти, вещи из неё очень приятные и тёплые и, думаю, стоят недорого; если ты против, посчитаем, что я ничего не говорил. Касательно сукна, думаю, не стоит: моя шинель вполне прослужит до той поры, когда мы вместе отправимся во Францию, что же до мундира, то разница была бы так невелика, что не стоит хлопот. Ещё ты предлагаешь мне переменить квартиру, но я не согласен, я прекрасно и удобно устроен в своей, и мне будет трудно обходиться без неё, да к тому же и неудобно, впрочем, и для тебя тоже — на парадной лестнице постоянно толклись бы солдаты, а швейцару, из-за того, что я поздно возвращаюсь, пришлось бы почти всю ночь быть на ногах, а мысль об этом мне неприятна. Ткани, которые ты предлагаешь, принимаю с благодарностью, и это не будет роскошеством, так как моя старая мебель совсем изъедена насекомыми; одно условие: ты сам всё выберешь, по той простой причине, что у тебя намного больше вкуса; цвет же неважен — летом придётся красить комнату, вот её и выкрасят в цвет, подходящий к обивке.
Я посылал Антуана[135] в деревню: дачи, где мы оба устроились бы удобно и тепло, меньше, чем за 500—600 рублей, не найти; подумай, не слишком ли это дорого, и ответь немедля, чтобы я смог распорядиться и всё устроить для полного твоего удобства. Дай мне знать со следующей почтой, получил ли ты письмо для известного господина; позавчера он прислал мне ещё пачку писем, о которых расскажу тебе в следующий раз. Прощай, мой драгоценный, будь снисходителен к моей новой страсти, ведь тебя я тоже люблю всем сердцем.
Дантес
После появления этого письма в печати потребовалось интерпретировать содержащиеся в нём признания Дантеса, что с переменным успехом и делалось на протяжении пятидесяти лет. Нежелание смотреть правде в глаза заставило некоторых его исследователей, в частности И.Ободовскую и М.Дементьева, вовсе усомниться в его подлинности.
С.Ласкин, комментируя их позицию, в свою очередь, замечает: «Увы! К великому сожалению, надежды авторов нескольких книг о Наталии Николаевне не подтверждаются фактом: письма Дантеса находятся в том же альбоме, о котором я упоминал». Но поскольку самому С.Ласкину удалось лишь заглянуть в этот альбом, писем Дантеса он не видел и не читал, то «великое сожаление» заставляет его выдвинуть другую версию, которая и распространяется затем многотысячным тиражом. По сути вся книга С.Ласкина «Вокруг дуэли» посвящена утверждению его мнения, что предметом страсти Дантеса, его «прекрасной дамой», является вовсе не Наталия Николаевна, а Идалия Полетика.
Разбирая письмо от 20 января и сопоставляя его с известными материалами, письмами и фактами биографии Наталии Николаевны, С.Ласкин начисто отвергает то, что именно о ней идёт в нём речь. Вот образец его аргументации. Он цитирует, например, письмо Александрины Гончаровой от 1 декабря 1835 г., написанное за полтора месяца до этого письма Дантеса, который, кстати, в нём фигурирует в числе «молодых людей самых модных», отмечая в нём указание на то, что Наталия Николаевна «едва ковыляет», т.к. беременна. При этом автор напоминает, что, родившая в конце мая 1835 г. сына Григория, она долго не появлялась в свете, и подчёркивает, что «письма Дантеса написаны в январе и феврале, когда Наталия Николаевна снова была на шестом месяце беременности». С.Ласкин даже подкрепляет свою позицию предположением А.А.Ахматовой насчёт того, что Наталия Николаевна «последние два месяца в свете не появлялась». Правда, тут же исследователь приводит данные из камер-фурьерского журнала о том, что «камер-юнкер Пушкин с супругою, урождённою Гончаровой», появился 27 декабря 1835 года во дворце, подчеркнув, что Дантес на этот приём приглашён не был. «Единственное совпадение приглашений было 24 ноября, в день тезоименитства великой княгини Екатерины Михайловны». Но не следует забывать, что светская жизнь отнюдь не ограничивалась одними придворными приёмами и балами. В ту зиму танцевали во всех домах, и беременность, как мы помним даже со слов самого Пушкина, совсем не служила помехой для Наталии Николаевны. По поводу слов Ласкина «конные состязания, естественно, не для неё» следует заметить, что ни о каких верховых прогулках в письмах Дантеса нет ни слова, да и зимний сезон как-то для них неподходящ. При этом игнорируются все известные свидетельства посещения Пушкиным с Наталией Николаевной рождественских, новогодних и масленичных балов и маскарадов, начиная с бала в Зимнем дворце 1 января 1836 года. Не следует забывать и о том, что увлечение Дантеса Наталией Николаевной относится ещё к началу сентября 1835 г., о чём он сам пишет в письме от 6 марта 1836 г. (см. ниже).