Je crois, mais je ne suis pas bien sûr, que je t'ai mandé dans ma dernière lettre qu'il fallait s'adresser à la légation Russe à Dresde, que c'est là que Creptovitch m'a dit que l'on trouverait le paquet. Je te prierais encore si cela n'est pas trop tard de m'apporter aussi des mouchoirs, j'en ai un besoin urgent et ici je les paye très cher et les ai très mauvais.
Je ne t'écrirai pas plus long aujourd'hui car je vais au Palais. Nous sommes aux fêtes de Pâques et je ne crois pas que les fêtes me fourniront des épisodes qui valent la peine de retarder l'envoi de celle-ci, d'autant plus que je te prierais de m'écrire le plus tôt possible pour me faire savoir où il faudra adresser une lettre, car à La Haye c'est impossible, d'après mes calculs tu partiras à peu près quelques jours apres avoir reçu celle-ci.
Adieu mon bien cher, je t'embrasse de cœur en attendant que je te puisse presser sur le cœur à te faire crier.
G. d'Anthès
Петербург, суббота 28 марта 1836
Дорогой друг, начинаю письмо с сообщения, что оно будет замечательно пустым: ни единой новости; в Петербурге ничего нового нет, разве только ледоход на Неве[154] да ещё солнце, которого мы не видели ровно 3 месяца; это вызывает невероятное оживление, об этом взволнованно сообщают друг другу, а выйдя из дому, всякий бежит на набережную или на Перспективу, спеша хоть немножко им насладиться.
Сколько же у тебя забот из-за меня, как ты, должно быть, портишь себе кровь. Заранее прошу за это прощения и благодарю тебя от всей души за всё сделанное для меня; должно быть, ты устал от этого, ведь гоняться за удовольствиями это одно и совсем другое бегать по делам. Я весьма опасаюсь, несмотря на прекрасные заверения со всех сторон, что, когда потребуется действовать, спешащих оказать тебе услугу найдётся гораздо меньше; ведь вполне может оказаться, что твои родственники со своей стороны пытаются расстроить твой план, тем более что он задевает самые главные их интересы — денежные.
Хотел писать тебе, не упоминая о ней[155], однако, признаюсь откровенно, письмо без этого не идёт, да к тому же я обязан тебе отчётом о своём поведении после получения твоего последнего письма; как я и обещал, держался я стойко, отказался от свиданий и от встреч с нею: за эти три недели я говорил с нею 4 раза и о вещах совершенно незначительных, а ведь Бог свидетель, мог бы проговорить 10 часов кряду, пожелай высказать хотя бы половину того, что чувствую, когда вижу её; признаюсь откровенно — жертва, принесённая ради тебя, огромна. Чтобы так твёрдо держать слово, надобно любить так, как я тебя; я и сам бы не поверил, что мне достанет духу жить поблизости от женщины, любимой так, как я её люблю, и не бывать у неё, имея для этого все возможности. Не могу скрыть от тебя, мой драгоценный, что безумие это ещё не оставило меня, однако сам Господь пришёл мне на помощь: вчера она потеряла свекровь[156], так что не меньше месяца будет вынуждена оставаться дома, и невозможность видеться с нею позволит мне, быть может, не предаваться этой страшной борьбе, возобновлявшейся ежечасно, стоило мне остаться одному: идти или не идти. Признаюсь, в последнее время я просто боюсь оставаться в одиночестве дома и часто выхожу на воздух, чтобы рассеяться, а чтобы ты мог представить, как сильно и с каким нетерпением я жду твоего приезда, а отнюдь не боюсь его, скажу, что я считаю дни до той поры, когда рядом будет кто-то, кого я мог бы любить: на сердце так тяжко, и такая потребность любить и не быть одиноким в целом свете, как одинок сейчас я, что 6 недель ожидания покажутся мне годами.
Мне кажется, хоть я и не вполне уверен, будто в последнем письме я сообщил тебе, что необходимо обратиться в русское посольство в Дрездене, где, по словам Хрептовича, якобы находится мой пакет. Ещё я попросил бы тебя, если это не слишком поздно, привезти мне платков, они мне срочно необходимы; здесь я плачу за них страшно дорого, и они прескверные.
Сегодня я не стану долго писать, поскольку еду во дворец. У нас здесь пасхальные праздники, и я не думаю, чтобы за это время случились какие-либо события, из-за которых стоит задерживать отправку письма, тем более что прошу тебя ответить как можно скорее и сообщить, куда отправлять следующее, ведь в Гаагу уже не стоит: по моим расчётам, ты уедешь оттуда через несколько дней после того, как получишь это.
154
Лёд на Неве сошёл в 1836 г. 22 марта. Екатерина Николаевна Гончарова писала об этом днём раньше Дантеса, 27 марта, брату Дмитрию, прося в очередной раз денег: «Нева прошла 22 числа, так что в минуту глубокого отчаяния, после визита какого-нибудь любезного кредитора, ничего не будет удивительного, если мы пойдём к реке топиться…» («Вокруг Пушкина». С. 233).
156
Надежда Осиповна Пушкина скончалась утром 29 марта 1836 г., в Светлое Воскресение; следовательно, Дантес начал своё письмо 28 марта и закончил его 30-го. Так было и с письмом Дантеса от 2 августа 1835 г., начатым 30 июля.