5. Американцы должны принять участие в движении за чистоту жилых и производственных помещений.
Русские явно решили обратить нас в свою веру. Вступить в партию, отдать детей в пионерскую организацию — шаг серьезный. А принять участие в социалистическом соревновании значило утратить особый статус иностранного специалиста и раствориться в рабочей массе. Цель соревнования — способствовать повышению производительности труда рабочих, используя моральное и материальное поощрение. Таким образом соревнование помогало вовлекать людей в социалистическую систему.
Когда нас отбирали в Америке, то наверняка руководствовались не только профессиональным уровнем кандидата, но и тем, легко ли будет его обратить в коммунистическую веру. Так что многие из нашей группы с симпатией относились к социализму, и предложения секретаря не вызвали возражений. Думаю, и меня пригласили в СССР потому, что решили: уж чернокожий-то американец, пожив в свободной от расизма стране, легко сменит Библию на «Капитал» Маркса. Если он, конечно, не сумасшедший.
Между тем я был именно таким «сумасшедшим» и не хотел иметь ничего общего с коммунистической партией. Но свои взгляды я, понятно, держал при себе, никто не знал, что я скорее убью себя, чем откажусь от веры в Бога. Партийный секретарь, призывая американцев вступать в партию, безусловно, имел в виду и меня, тем более что после истории с теми двумя расистами я ходил в героях, да и заводская газета регулярно писала о моих успехах в работе.
Скоро нас с еще одним американцем включили в делегацию, которая должна была представлять наш Сталинградский тракторный на торжествах по поводу ввода в строй Ростовского завода сельскохозяйственных машин. Мы поехали в Ростов вместе с двадцатью другими делегатами от нашего завода. Уже тогда я чувствовал: меня специально обхаживают в надежде когда-нибудь использовать для привлечения чернокожих в ряды американских коммунистов.
Хорошо еще, что отчитаться в выполнении поставленных перед нами задач мы должны были к пятнадцатилетнему юбилею Октябрьской революции, а я к тому времени надеялся уже вернуться домой в Америку, поскольку мой контракт истекал в июне. Кроме того, я мог перехитрить их, объяснив, что столь серьезный поступок, как вступление в партию, требует времени. Я надеялся, что даже если я и откажусь вступать в партию, домой меня не вышлют из боязни, что Советский Союз обвинят в расизме. Самой правильной тактикой было — продолжать работать как можно лучше и не привлекать к себе внимания. В конце июня 1932 года мой контракт истек, и я поехал в Москву покупать обратный билет в Соединенные Штаты.
Там мне предстояло обратиться в организацию под названием ВАТО[3], и получить обратный билет. Поскольку последнее время в Сталинграде я не чувствовал на себе политического давления и был вполне удовлетворен работой, уверенности в том, что мне нужно срочно уезжать, у меня поубавилось. Два дня я раздумывал, оставаться ли мне в Советском Союзе, среди людей, которые никогда не смогут доверять мне, иностранцу, да еще и рисковать быть втянутым в паутину советской системы, или же вернуться в Америку, где мне грозила безработица. Я приехал в Россию на год, а прожил два, увидел много такого, что поразило меня и расширило мой кругозор. «И все-таки, — решил я, — пора домой».
В ВАТО чиновник несколько минут изучал мои бумаги, а потом сказал, что Первому московскому шарикоподшипниковому заводу, пущенному три месяца назад, как раз нужны специалисты моей квалификации. Он предложил немедленно туда отправиться, чтобы переговорить с директором Бодровым. В мое распоряжение предоставили машину с шофером, и через пятнадцать минут мы уже въезжали в заводские ворота.
Директор, мужчина среднего роста и приятной наружности, принял меня с распростертыми объятиями. Он долго восхищался моими профессиональными достижениями, говорил, что ему нужен именно такой специалист и сходу предложил подписать годовой контракт. Я принял его предложение, не задумываясь.
Иностранные специалисты, работавшие на Первом шарикоподшипниковом, жили в двух пятиэтажных кирпичных домах. Кого только там не было: немцы, англичане, американцы, шведы, французы, румыны, австрийцы, венгры, словаки, поляки и итальянцы, — более трехсот человек, многие с семьями. Поскольку я был холост, мне предоставили комнату в двухкомнатной квартире. Я устроился и на следующий день вышел на работу.
Меня назначили на калибровочный участок, где стояли три плоскошлифовальных и один круглошлифовальный станок. Трудились на участке человек тридцать, а всего в цехе было более семисот пятидесяти рабочих. Обеспечить высокую точность работы здесь никто не мог, поэтому последние 0,015 дюйма оставляли для ручной доводки — металл шлифовали вручную, чтобы получить требуемый размер. На эту операцию уходила уйма лишнего времени.