Папский распорядитель ответил с надменной уверенностью:
– Они абсолютно беспочвенны. И если ты заметил, то моего имени среди жалобщиков не встречается ни разу.
– То есть ты признаешь непогрешимость, а значит, и полновластие понтифика Льва?
– Я всегда служил Его святейшеству верой и правдой и убежден в его невиновности.
– Настолько, что готов подписать в этом аффидавит?[81]
– Безусловно. – Голос Альбина был чист и тверд.
– Что ж, изволь, – кивнул Арн. – Документ у меня готов.
Он разыскал составленную заранее бумагу и подвинул ее по столешнице распорядителю, а вместе с нею и письменный прибор.
Альбин подался на стуле вперед, собираясь взять стиль, и тут краем глаза заметил меня. Он резко обернулся, а глаза его ядовито сузились: до него дошло, что на протяжении разговора я стоял позади и все слышал.
– Зигвульф присутствует здесь как свидетель твоих слов, – сказал ему Арн. – Его величеству королю он тоже служит верой и правдой.
В первый раз за все время рука Альбина дрогнула, но лишь самую малость. Затем он опять взялся за стиль. Непонятно, было ли это от гнева или потрясения, а может, наоборот, от облегчения, что разговору на этом конец и что настырный дознаватель не стал выпытывать у него сведений о сосуде. В общем, Альбин поставил подпись и положил стиль на стол.
– Надеюсь, твое преосвященство, это все? – спросил он с плохо скрытой неприязнью. – Я уже и без того опаздываю на свою следующую встречу. А мне еще предстоит обсудить с целлерарием текущий ремонт папской резиденции.
– Да, все, – бесстрастно ответил Арн.
Распорядитель встал и направился к двери, попутно скребнув меня холодно-зловещим, что-то взвешивающим взглядом.
– Зигвульф, ты остаешься в Риме, – объявил мне архиепископ, когда дверь за Альбином закрылась. – Мы здесь ждем прибытия Его величества, и нужно, чтобы ты был под рукой на случай, если в последнюю минуту возникнут какие-нибудь непредвиденности. А это, – он положил руку на сосуд, – возвратится у меня на свое истинное место: в сокровищницу короля.
Честно говоря, я был ошарашен. Короткая встреча Арна с Альбином обернулась полной противоположностью того, что я ожидал. Я думал, что архиепископ напустится на распорядителя, виня его в хищении церковного имущества, а затем приступит к перекрестному допросу о степени нечестия и продажности Папы Льва. Однако о кражах ценностей Альбином из папских сундуков не было сказано ни слова. Вместо этого Арн лишь взял с Альбина заверение в невиновности Льва и беспочвенности всех наветов на него. Что было, как мы оба знали, вопиющей ложью.
– Свидетельство Альбина под присягой – пустышка, – пробурчал я, рассказывая Павлу о происшедшем.
Обратно на Виминальский холм Теодор отвел меня другим путем, а не тем, которым мы отправлялись спозаранку, – как он пояснил, для моей безопасности. Я же не возражал, особенно после того незабвенного взгляда, которым меня полоснул папский распорядитель двора.
– Ошибаешься, – неожиданно возразил мне бывший номенклатор. – Как раз оно и будет несколько месяцев держать Альбина в узде.
Вид у меня, по всей видимости, был озадаченным, поскольку Павел положил мне руку на предплечье и вдумчиво добавил:
– Ты вот сам подумай. Кампул с Пасхалием занимают на Латеранском холме два наиглавнейших поста: возглавляют два могущественных ведомства. Когда они публично сознаются, что знали о грозившем Папе нападении, то обесчестят себя раз и навсегда. По сути, отпадут от власти. Что сделает распорядителя двора самым видным латеранским кандидатом на место смещенного Льва.
– Ты считаешь, что у Альбина хватит нахрапистости самому стать Папой? – удивился я.
– Если да, то подписанный им у Арна документ лишает его всякой возможности участия в каком-либо заговоре по свержению Льва. Как он осмелится замышлять против того, кого в письменном виде признал безгрешным?
– Ну а сосуд с воином? Почему Арн напрямую не обвинил Альбина в его похищении?
– Потому что твой архиепископ – мастер скрытых угроз. Он дал Альбину понять, что может обвинить его в краже в любое угодное для себя время.
– Но это… шантаж.
Павел пренебрежительно пожал плечами:
– Я бы предпочел назвать это соразмеренной политикой. Зная слабые места человека, куда благоразумнее использовать это знание бережливо, чем выплескивать его действенность за один присест.