Вместе с ними в передних рядах стояли представители четырех основных иноземных общин – франкской, фризской, английской и ломбардской – каждая с эмблемами своих сословий. За ними толпились офицеры и бойцы городского ополчения, ну а совсем уж сзади толклись работный люд и подмастерья.
Свита короля приближалась честь по чести, в окружении эскорта и глашатаев. Королевский выезд в центре колонны сиял листовым золотом и яркой окраской. Обозные повозки и те катились на золоченых колесах. На одной из них был сооружен помост, где стоял служитель с подушкой из белого атласа, на которой лежали ключи от усыпальницы Святого Петра. А рядом со служителем мерно размахивал знаменем города представитель римской управы. И ключ, и знамя преподнес королю в знак почтения Папа Лев. Королевский эскорт из вооруженных всадников ехал на ширококостных франкских лошадях – их лоснистые шкуры были начищены до блеска, а седла и сбруя были из крашеной тисненой кожи. Сухая холодная погода давала конникам возможность щегольнуть пышными мехами и цветастыми одеяниями для верховой езды. Прошло больше часа, прежде чем кавалькада, наконец, втянулась в городские ворота целиком. Процессия была поистине триумфальна и больше под стать какому-нибудь языческому владыке, чем христианскому королю. С собой в Рим Карл привез свою нынешнюю конкубину Регину – прежняя его жена Лиутгарда, четвертая по счету, в июне прошлого года скончалась, – а также целый выводок внебрачного потомства от различных любовниц. Шум встречающей толпы был попросту одуряющим – пестрый гвалт криков, свиста, рева труб и пения псалмов. Такого Рим не видел вот уже несколько поколений.
Поток вновь прибывших вливался в город и растекался по приготовленным для него домам и гостиницам. Король Карл с семейством остановился невдалеке от базилики Святого Петра. Франкские бароны временно разместились по домам римской знати, а многочисленные писцы и учетчики, неотлучно сопровождающие короля в его путешествиях, заняли комнаты и палаты на Латеранском холме, реквизированные для них Арном. Я же до получения от архиепископа известия, что он в моих услугах больше не нуждается, продолжал обретаться на вилле Павла. После этого я думал наведаться в королевское хозяйство с целью выхлопотать место для больного Беортрика и уже после этого возобновить свою службу в качестве придворного солдата.
Пока я пребывал в ожидании, Павел продолжал снабжать меня сведениями о том, что делается в городе. Через неделю после своего прибытия король Карл устроил в базилике Святого Петра общую встречу с духовенством, знатью и отцами города. На ней он председательствовал, облаченный в тогу и плащ Patricius Romanorum, а не во франкские шоссы, рубаху с брыжами и короткий плащ. Это было достаточно символично и свидетельствовало о его намерениях. Собранию он объявил, что прибыл в Рим для того, чтобы восстановить должный порядок и дисциплину в Церкви, а также чтобы примерно наказать тех, кто посмел покуситься на ее главу. Сидящий рядом с королем Папа Лев имел одновременно беспристрастный и самодовольный вид. По словам Павла, который побывал на той встрече и внимательно за всем наблюдал, выражение лица Папы разительно переменилось, когда Карл во всеуслышание предложил устроить дознание, на котором он совместно с коллегией заседателей выслушает сетования тех, кто обвиняет Папу в нечестивом поведении.
– Лев, по всей видимости, был потрясен, – высказал я предположение.
– Он побледнел и даже как-то осунулся, – сказал мой друг. – Ведь он не знает, чего ожидать.
– А ты знаешь? – поинтересовался я.
– Я могу, по крайней мере, догадываться, – усмехнулся бывший номенклатор. – Именно это последние недели и готовил архиепископ Арн. Думаю, нам имеет смысл туда наведаться. Я даже подыскал нам с тобой два местечка, откуда можно будет наблюдать происходящее со стороны.
Спустя два дня уже знакомый мне улыбчивый латеранский гвардеец провел нас с Павлом на балкон, выходящий на огромный зал триклиния, где должно было состояться заседание трибунала. Мы очутились на своих местах очень рано, задолго до сбора духовенства, и время я коротал за разгадыванием большой мозаики на своде главной апсиды. Работа там едва началась, и художник успел лишь сделать набросок углем на штукатурке. В целом сцена была знакомая: посередине сидящая фигура преувеличенно крупных размеров, задрапированная в хитон и с нимбом вокруг головы, по бокам от нее две фигуры поменьше, лицами к центру, якобы пришедшие за получением даров. Изображение напоминало ту поврежденную фреску из брошенной часовни монастыря Монте-Кассино, хотя здесь, в триклинии, эта сцена символизировала нечто иное. Два скрещенных креста над центральной фигурой указывали, что это Святой Петр. Двух же его спутников характеризовали дары, которые они получали от небожителя. Первому вручался паллий[82] – знак папства, длинная белая ткань, украшенная крестами, а второй получал в дар корону.