Мужчины встали; Эрна поспешно последовала их примеру; несколько медленнее поднялась мать. Они направлялись в залу и не сочли нужным обратиться с особым приглашением к погруженному в полусон старику. Смущенный внезапно образовавшейся вокруг него пустотой, он пробудился, как пробуждается от чувства холода спящий, когда ночью соскользнет одеяло и холодный воздух коснется обнаженного тела. Невольно остановился его взор на опустевших креслах; но вот раздался в зале резкий звук фортепьяно — застучал шумный джаз, сопровождаемый смехом и возбужденными возгласами. Да, танцевать, без устали танцевать — это они умеют. Снова и снова волновать свою кровь, сладострастно тереться друг о друга, а затем — дело в шляпе! Танцуют, бездельники, вечером, ночью и средь бела дня — так они завлекают женщин.
Злобно он опять схватил свою палку и поплелся за ними. У дверей он остановился. Барон сидел у рояля вполоборота, чтобы видеть танцующих, бренча наизусть и наугад американскую уличную песенку. Эрна танцевала с офицером, а длинноногий граф Убальди топтался на месте, не без труда поддерживая свою полную даму. Но старик устремил свой взор только на Эрну и ее партнера. Как легко и ласково этот борзой кобель положил свои лапы на ее нежные плечи, — как будто это существо принадлежало ему! Как многообещающе приближалось к нему ее тело! Будто срастались у него на глазах эти едва сдерживающие страсть, качающиеся тела. Да, это был он: каждое их движение выдавало пылавшую в них близость, уже совершившееся слияние. Да, это был он — он, и никто другой: он читал это в ее полузакрытых глазах, в которых сияло, вспыхивая в вихре танца, воспоминание о пережитом наслаждении. Да, вот он — вор, который ночью пламенно касался всего, что сейчас мерцает сквозь полупрозрачное, развевающееся платье! Вот вор, похитивший у него дитя… его дитя. Он невольно приблизился, чтобы вырвать ее из его рук. Но она не заметила его. Каждым движением отдавалась она ритму, следуя еле заметному движению овладевшей ею руки; с запрокинутой назад головой, с влажным, полуоткрытым ртом — олицетворенное самозабвение и опьянение — уносилась она легко и плавно в мягком потоке музыки, не ощущая ни пространства, ни времени, ни людей, ни дрожащего, тяжело дышащего старика, в фанатическом экстазе гнева устремившего на нее воспаленный, налитый кровью взор. Она ощущала только себя, свое собственное юное тело, без сопротивления отдававшееся бешеному кружению танца. Она ощущала только себя и еще — близость направленного на нее мужского желания; ощущала, что сильная рука обвивает ее стан и что ей надо быть настороже, чтобы не слиться с ним во встречном желании, горящем на ее устах, чтобы не отдаться этому непобедимому влечению.
И все это магически познал старик в волнении собственной крови. Всякий раз как она удалялась от него в танце, ему казалось, что она падает в бездонную пропасть. Как лопнувшая струна, внезапно оборвалась музыка посреди такта. Барон поднялся:
— Assey joue pour vous, — рассмеялся он. — Maintenant je veux danser moi-meme10.
С ним весело согласились; кружащиеся пары рассеялись, образовав более обширную порхающую группу.
Старик пришел в себя: надо что-то сказать, что-то предпринять. Только не стоять таким чурбаном, таким невыносимо лишним. Его жена проплывала мимо него, запыхавшись от напряжения, разгоряченная испытанным удовольствием. Гнев внушил ему внезапное решение. Он преградил ей дорогу.
— Пойдем, — вымолвил он нетерпеливо, — мне надо поговорить с тобой.
Она удивленно взглянула на него: капли пота выступили на его бледном лбу, его глаза блуждали. Что ему нужно? Зачем ему понадобилось побеспокоить ее именно в эту минуту? Уже готова была сорваться с ее уст отговорка, но в его поведении было что-то тревожное, зловещее, и она, вспомнив недавнюю вспышку гнева, неохотно пошла за ним.
— Excusez, messieurs, un instant11, — обратилась она с извинением к мужчинам.
«У них она просит прощения, — подумал со злобой взволнованный старик, — передо мной они не извинились, встав из-за стола. Я для них собака, половая тряпка, на которую можно наступить. Но они правы, правы, раз я это терплю!»
Она ждала, строго подняв брови; как ученик перед учителем, стоял он перед ней, с дрожащими губами.
— В чем дело? — спросила она, побуждая его к объяснениям.
— Я не хочу… я не хочу… — забормотал он, — я не хочу, чтобы вы… чтобы вы… встречались с этими людьми…
— С какими это людьми? — переспросила она, намеренно не понимая и окидывая его рассерженным взглядом, как будто он нанес ей личное оскорбление.
— С этими там, — злобно кивнул он головой по направлению к соседней комнате, — это мне не нравится… я этого не хочу…