— Не знаю, мне всегда это почему-то дается нелегко!
— Думаю, стоит попробовать.
— Мои родители прожили вместе полтора года, уже родилась я, а мама все никак не могла назвать отца по имени и обращалась к нему исключительно на вы. Наверное, у меня это от нее — Катя сказала все это и отошла к окну.
Из окна открывался потрясающий вид на залитый огнями Мехико, сияющий мегаполис, город устрашающих контрастов и древней истории.
— Удивительно звездное небо, как будто Гера разлила молоко note 9 — еле слышно прошептала Катя.
— Не думал, что сейчас еще кто-то помнит эту легенду — размышляя о чем-то своем, сказал Сергей.
Катя стояла, прижавшись лбом к стеклу, плечи грустно поникли, она уже не казалась Сергею соблазнительной и немного искушенной женщиной, а, скорее, напоминала одинокого заблудившегося ребенка.
С трудом выбравшись из постели и доковыляв до окна, Сергей осторожно взял ее за руку, тоненькие пальчики были холодными и слегка дрожали.
— Видите созвездие Кассиопеи, а рядом Большого пса и мириады мелких звездочек рядом с ними, похожих на серебряную пыль, — тихо произнес он, и его теплое дыхание обожгло ее кожу.
— Да, вижу. Здесь и, правда, совсем другое небо. А вон там ведь Андромеда и Калипсо?
— Да. Вы… ты отлично ориентируешься в звездном небе.
— Папа, отец научил меня различать звезды, раньше, чем я, наверное, научилась читать. Последний раз я видела Млечный путь лет 18 назад в Коктебеле, когда мы с ним вдвоем гуляли вдоль моря…
— Расскажи мне о нем, — попросил Сергей. Ему вдруг показалось очень важным понять, какими были ее родители, откуда взялся ее решительный характер, острый ум, блестящая эрудиция.
— Не думаю, что тебе будет интересно, — Катя обратилась к нему на ты и сама удивилась, как легко это у нее получилось, как будто они знакомы не два неполных дня, а целую вечность. Или всему виной этот звездный вечер и вдруг возникшее между ними хрупкое понимание. — И еще тебе следует прилечь и отдохнуть, завтра у нас долгий и сложный день. — Сергею уже лет 30 никто не говорил, что ему следует делать, а что нет, но он послушно добрел до кровати и лег на одеяло, Катя заботливо поправила подушку и присела рядом.
— Дай мне, пожалуйста, воды и рассказывай. Считай меня случайным попутчиком, которому можно сказать даже больше, чем близкому и знакомому человеку.
Случайный попутчик — эти слова больно резанули Катин слух, душу, сердце. Именно так он ее и воспринимает, случайную попутчицу … Но все же ей почему-то очень захотелось рассказать про родителей, про детство.
— Отец, он был удивительным: физик и лирик в одном флаконе. Днем изобретал подшипники для самолетов, какие-то масла и смазки, а по вечерам читал мне классику: Мольера и Бальзака, Лермонтова и Тургенева — вместо детских сказок. Мне было лет 5, я сама не умела читать, а мы с ним вовсю декламировали Блока и Маяковского. Знаешь: «Да, скифы мы, да, азиаты мы…» или «Гордо реет буревестник…». А еще он рассказывал мне про звезды и планеты, про Трою и про то, как Шлиман нашел ее; читал легенды и мифы, — каким-то зачарованным голосом говорила Катя. Сергей думал, как этот портрет ее отца в чем-то похож на его собственные отношения с крошкой-дочерью. Он хотел рассказать маленькой Лизе все, что знал и любил сам, чем восхищался. Правда, он любил читать дочке Гумилева: «На озере Чад изысканный бродит жираф». И все это, несмотря на то, что девочке было всего 3 с половиной года.
— Ты сказала, что он умер, наверное, тебе его очень не хватает.
— Для меня он умер гораздо раньше, когда ушел от нас с мамой.
— Извини.
— Тебе не за что извиняться. Он оставил нас, когда мне было 10, через 3 дня после нашего возвращения из Коктебеля, просто уехал на работу и не вернулся домой. Когда мама обзванивала больницы и морги, он уже был с другой семьей. Знаешь то, как пишут в книгах, «за одну ночь она стала взрослой», это правда, так было со мной: детство вдруг кончилось.
— Ты так интересно говоришь: оставил нас.
— Так и было: он развелся не с мамой, а с нами обеими, как он сам сказал потом: «стряхнул пыль со своих сапог, чтобы идти вперед».
— Как вы жили с мамой? — Сергею казалось невероятной такая черствость, грустно: «развелся с нами».
Он слушал историю почти незнакомой девушки, историю двадцатилетней давности, но остро сопереживал ей и ненавидел ее отца.
— Сначала было трудно, мама работала в авиационном институте, денег почти не было. Последние несколько лет, после того, как отец ушел из науки, он занимал высокий пост на автозаводе, так что у мамы не было никакой необходимости искать дополнительный заработок. Да еще перед отъездом на юг родители купили новую квартиру, и вот мы с мамой остались в этой огромной квартире с оштукатуренными стенами, без сантехники и электричества, вдвоем. Мама стала ездить в Китай за вещами, потом бабушка продавала их на рынке, я ей помогала. — Сергей представил маленькую мечтательную девочку, которая еще вчера витала в мире книг, стоящей с бабушкой за обшарпанным прилавком. Этот образ сначала никак не вязался с той элегантной и безумно самостоятельной девушкой, которую он понемногу узнавал. Потом он понял, что именно прошлое и сделало ее такой.
— Дела у мамы пошли хорошо, она открыла магазин, потом второй, третий. Лет через пять открыли настоящий бутик дизайнерской одежды, сейчас у мамы их три, — продолжала Катя. — Так что оказалось, что модный бизнес — мамино призвание, а не проектирование самолетов, как она считала раньше.
— А как ты стала судьей?
— Это долгая и тоже довольно грустная история, — Катя как будто уклонилась от ответа.
— Мама, наверное, гордится?
— Да, мама, конечно, гордится, я стала судьей в 26 лет, это ведь была и ее победа, — мягкая улыбка мелькнула на Катином лице. — Наверное, я опять заболтала тебя, извини.
— Нет-нет!
— Может, все же хочешь чего-нибудь?
Кате было удивительно легко и гармонично с Сергеем, эта ночь казалась необычно яркой и какой-то очень живой после всего, что они пережили. Его низкий голос успокаивал и вызывал на откровенность, взгляд голубых глаз обволакивал ее и будил уже немного забытые желания и фантазии. Она смотрела на него и хотела чувствовать его руки на своем теле, губы на своих губах, дыхание у своей разгоряченной кожи.
Незаметное движение и его рука легла поверх ее, сильные пальцы пробежались по узкой ладони, нежно коснулись тонкого запястья, все больше и больше будя ее чувственность. Под тонким шелком халата кожу как будто опалило огнем, жарким и манящим, его глаза притягивали ее, а руки продолжали свою сладкую ласку. Катя застыла в радостном оцепенении, мысли вылетели из головы, она хотела только одного, чтобы он продолжал касаться ее, ведь эти движения, сначала такие невинные, вызывали в ней целую бурю чувств, заставляя проснуться уже давно утихший вулкан страстей.
Его руки продвигались все дальше и дальше, то игривые, то требовательные. Бесстыдный пеньюар соскользнул с ее плеча, открыв его взгляду причудливую маленькую татуировку в виде свернувшейся клубочком змейки в крошечных стильных очках. Он плотоядно усмехнулся и коснулся ее груди, сначала осторожно, как будто проверяя ее реакцию, потом уверенно.
Она чуть подалась вперед, в этом извечном женском желании быть ближе. Его глаза пронзили ее, руки притянули к себе еще сильнее, а щетина царапнула ее нежную коже.
Их губы нашли друг друга, как будто встретились после долгой разлуки, вначале вспоминая, а потом радуясь встрече. Мир словно существовал отдельно от них, не было ни Кати, ни Сергея, ни Мехико, ни Москвы, ни недавней катастрофы, ни старых проблем. Были только он и она…
— Неужели ты всерьез думала, что такая простушка сможет надолго заинтересовать меня? — злой голос и нервный смех вырвал Катю из небытия, полного неги и соблазнов.
Огромная светлая комната, шторы с фламандскими кружевами на окнах, любимый, казалось, любимый человек в персиковом кожаном кресле и с вечной газетой в руках. Ее мир, еще несколько секунд назад такой уютный и понятный, вдруг бешено закрутился и встал с ног на голову, а она погрузилась в равнодушное оцепенение.
Note9
По древнегреческой легенде Млечный путь образовался, когда богиня Гера расплескала молоко.