Мой дух – могильный склеп, где, пОслушник дурной,Я должен вечно жить, не видя ни однойКартины на стенах обители постылой…
– О, нерадивый раб! Когда сберусь я с силойИз зрелища моих несчастий и скорбейТруд сделать рук моих, любовь моих очей?[11]
X. Враг
Моя весна была зловещим ураганом,Пронзенным кое-где сверкающим лучом;В саду разрушенном не быть плодам румяным —В нем льет осенний дождь и не смолкает гром.
Душа исполнена осенних созерцаний;Лопатой, граблями я, не жалея сил,Спешу собрать земли размоченные ткани,Где воды жадные изрыли ряд могил.
О новые цветы, невиданные грезы,В земле размоченной и рыхлой, как песок,Вам не дано впитать животворящий сок!
Все внятней Времени смертельные угрозы:О горе! впившись в грудь, вливая в сердце мракВысасывая кровь, растет и крепнет Враг.[12]
XI. Неудача
О если б в грудь мою проник,Сизиф, твой дух в работе смелый,Я б труд свершил рукой умелой!Искусство – вечность, Время – миг.
К гробам покинутым, печальным,Гробниц великих бросив стан,Мой дух, гремя как барабан,Несется с маршем погребальным.
Вдали от лота и лопат,В холодном сумраке забвеньяСокровищ чудных груды спят;
XII. Предсуществование
Моей обителью был царственный затвор.Как грот базальтовый, толпился лес великийСтолпов, по чьим стволам живые сеял бликиСверкающих морей победный кругозор.
В катящихся валах, всех слав вечерних ликиКо мне влачил прибой и пел, как мощный хор;Сливались радуги, слепившие мой взор,С великолепием таинственной музыки.
Там годы долгие я в негах изнывал, —Лазури солнц и волн на повседневном пире.И сонм невольников нагих, омытых в мирре,
Вай легким веяньем чело мне овевал, —И разгадать не мог той тайны, коей жалоСжигало мысль мою и плоть уничтожало.[14]
XIII. Цыганы
Вчера клан ведунов с горящими зрачкамиСтан тронул кочевой, взяв на спину детейИль простерев сосцы отвиснувших грудейИх властной жадности. Мужья со стариками
Идут, увешаны блестящими клинками,Вокруг обоза жен, в раздолии степей,Купая в небе грусть провидящих очей,Разочарованно бродящих с облаками.
Завидя табор их, из глубины щелейЦикада знойная скрежещет веселей;Кибела множит им избыток сочный злака,
Изводит ключ из скал, в песках растит оаз —Перед скитальцами, чей невозбранно глазЧитает таинства родной годины Мрака.[15]
XIV. Человек и Море
Как зеркало своей заповедной тоски,Свободный Человек, любить ты будешь Море,Своей безбрежностью хмелеть в родном просторе,Чьи бездны, как твой дух безудержный, – горьки;
Свой темный лик ловить под отсветом зыбейПустым объятием и сердца ропот гневныйС весельем узнавать в их злобе многозевной,В неукротимости немолкнущих скорбей.
Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны.Кто тайное твое, о Человек, поведал?Кто клады влажных недр исчислил и разведал,О Море?.. Жадные ревнивцы глубины!
Что ж долгие века без устали, скупцы,Вы в распре яростной так оба беспощадны,Так алчно пагубны, так люто кровожадны,О братья-вороги, о вечные борцы![16]
XV. Дон Жуан в Аду
Лишь только дон Жуан, сойдя к реке загробнойИ свой обол швырнув, перешагнул в челнок, —Спесив, как Антисфен, на весла нищий злобныйВсей силой мстительных, могучих рук налег.
За лодкой женщины в волнах темно-зеленых,Влача обвислые нагие телеса,Протяжным ревом жертв, закланью обреченных,Будили черные, как уголь, небеса.
Смеялся Сганарель и требовал уплаты;А мертвецам, к реке спешившим из долин,Дрожащий дон Луис лишь показал трикраты,Что дерзкий грешник здесь, его безбожный сын.
Озябнув, куталась в свою мантилью вдовьюЭльвира тощая, и гордый взор молил,Чтоб вероломный муж, как первою любовью,Ее улыбкою последней одарил.
И рыцарь каменный, как прежде, гнева полный,Взрезал речную гладь рулем, а близ него,На шпагу опершись, герой глядел на волны,Не удостаивая взглядом никого.[17]