— Надоело!
— Несносно!
— Охота нашим маэстрам мозолить нам руки и глаза этим вековым скелетом!
— Уж подлинно скелет…
— С полусгнившими ребрами.
— С головищей, поросшей мохом!
Так сердито ворчали несколько молодых художников, один за другим бросая работу. Дети!..
Классические красоты Колизея, глубокая художническая мысль, которой дышит это древнее здание и самое обаяние исторических и религиозных воспоминаний, все это слишком мало говорит незрелому воображению юноши, а сердцу еще меньше, да и до того ли сердцу какого-нибудь двадцатилетнего художника, когда он видит над собою великолепный сапфирный свод итальянского неба, когда он вдыхает пламя вместо воздуха, когда в то же время жадный слух его упивается звучными, вкрадчивыми песнями быстрооких трастеверянок?{45}
Утро, а уж проходящее солнце облило розовым светом развалины Колизея; сколько раз солнце всходило над ним! Сколько раз отирало с него росу небесную или капли дождя и даже капли крови и наконец из цвета своих лучей, воды и крови дало старому вековеку свой цвет, за которым старики-учителя искони посылают своих учеников. Ученики ли не умеют добыть этого чудного цвета, цвет ли не поддается им — только по большей части Колизей у них выходит не тот. Отчего бы это?
Не оттого ли, что на юношей солнце светит чуть-чуть не с вчерашнего дня? Не дается Колизей — прочь старика! Не лучше ли бросить кисти, собраться в кружок и дружно, как водится, побранить наставников, похвастать глазками своих любовниц, — взять волю хоть на короткий срок и дать волю языку, воображению и сердцу?
Дело! Единодушие оказалось беспримерное. Только один из артистов{46}, русский по рождению, итальянец по страсти к искусству, не бранил Колизея, не роптал на учителей, не хвалился глазками милой, а трудился молча над заданной работой. Но его не забыли товарищи и закричали ему:
— Что ты там зазевался, синьор Кости´!
Так обыкновенно превращали они имя Константина Л. Константин не отвечал; в эту самую минуту ему удалось схватить счастливую игру луча в расселине здания; сильно билось сердце юноши, лихорадочная дрожь бежала по телу, между тем как послушная кисть переводила на бумагу портрет седых развалин; но вопрос повторился хором, и вслед за тем раздались веселые восклицания.
Константин оглянулся. Что же дальше? Отчего такой припадок радости? Недаром, ей-ей!
Вон видите, там, по дороге из В***, идет толпа девушек; они спешат в город, на торг, с плодами, молоком, птицей и яйцами; день воскресный, много надо всего: в праздничный день много едят. Набожные старушки угощают своих аббатов, артисты гуляют, англичане путешественники также особенно торжествуют воскресенье: так мудрено ли, что и девушек много идет по дороге к старому Риму?
Хороши римлянки: очи орлиные, классический носик, губки зовут поцелуй, курчавые волосы плотно сжаты в косах и скреплены стрелами, узкий черный корсет, стянутый золотыми шнурками, чудно обрамливает роскошные плечи! Хороши!..
Идут; поравнявшись с ними, артисты забежали дорогу.
— Ба! да это Нанета!
— А вот моя diva[31] Джулия!
— А это миленький чертенок, Терезина!
— И она!
— И она!
— Поди же, да они будто сговорились. То-то будет раздолье!
— Пошли бог здоровья нашим маэстрам.
— Да здравствует старый хрыч Колизей!
Куда девалась усталось, куда скука! Ожила молодежь, закричала, зашевелилась.
— Не пускать красных девушек без оплаты таможенной пошлины! — Нужно ли сказывать, что в этом случае пошлину платили не чистые деньги — уста…
Так решили молодые люди.
Да куда! Не хотят! Как можно? И стыдно, и некогда, на рынок пора, что скажут подруги, что станут говорить добрые люди? И прочая, и прочая.
Повесы ни с места, да и девушек не пускают. А солнце, безжалостное солнце все выше да выше, плывет себе, не ждет, чем кончится спор; да и на рынок пора, я чай, торг живо идет; как разберут все места трастеверянки и тиволийские девушки, как распродадут весь свой товар, покупщики разойдутся, придется нести домой опоздалые запасы. Что скажут маменьки? А что сказать маменькам?
Что тут делать? Нечего делать — подставили губки, краснеют, а все-таки платят, и платят, право, не лгу, без недоимок, охотно, и вдвое, и втрое! Что ж делать? Солнце, видите, не ждет, а рынок пуще того не ждет. Пошла оценка товаров, и престрогая.
Встретился тут, однако же, казусный случай; в толпе хорошеньких знакомок открылось новое личико.
— Это кто? Откуда?
— Это Беппа, моя сестра, — поспешно отвечала живая смуглянка Мариетта.