— Беппа! Беппа!
— Что за чудное имя.
— И как хороша! Что за глаза — какой стан! Роскошь! Вот открытие.
— Вот образец для Венеры.
— Нет, для поющей Цецилии.
— Нет, это настоящая Геба.
— Клад!
— Чудо! Прелесть! Безумие!
— Беппа, Беппа, anima mia![32] Мне твою плату.
— Нет, мне. Я ведь первый тебя увидел.
— Нет, мне, mia carina[33]. Ты видела, я давно ожидал твоего поцелуя.
— Ко мне, Беппа!
— Нет, ко мне!
Спор жарче, и вот расплатились все, не платит одна Беппа. Кажись, кто расплатился, шел бы на рынок своей дорогой. Так нет, — красные девушки ни с места; всем, видите, дело: досадно, что Беппа не платит; досадно, что так настойчиво требуют платы от Беппы, досадно, что Беппою заняты все; что за Беппой других позабыли.
Не подслушивайте, что ворчат девушки; бог с ними!
Но Беппа впервые отправлялась на рынок. Желание синьоров для нее и ново и странно. К тому же ей жаль было своего первого поцелуя: не любо было отдать его первому встречному за право пройти на рынок. Лучше бы ей дома остаться, хоть бы век города не видать! Беппа краснела и бледнела, плакала, умоляла, прижимала к груди свою корзинку и даже покушалась солгать, что у нее нет никакого товару.
— Скорее, скорее, Беппа, пора! — сердито кричат подруги.
«Мне поцелуй», — «Нет, мне, мне!» — вкрадчиво шепчут синьоры.
Беппа не слушается ни тех, ни других, а слезы все пуще да пуще льются, беда ей со всех сторон: и подруги и таможня; там зависть, тут сила — откуда ждать помощи? Бедная девушка бросила свою ношу — порхнула, бежать назад в Вальмарино. Бежать без оглядки. Но за нею следом, будто стая коршунов, понеслись артисты, а за ними торопливо побежали и девушки красные.
Догнали.
— Misera me![34] — кричала плачущая Беппа. — Что будет со мною!
— Тебя поцелуют, и только! — проворчала Джулия.
— Глупая плакса! — прибавила Нанета.
— Беппа! — грозно прикрикнула Мариетта.
— Сейчас, sorella![35] Сейчас, — говорила бедняжка. Ее опять окружили.
— Не все, не все! Ради бога! Ведь я должна заплатить… только одному…
— Так выбирай же счастливца!
Беппа была в нерешимости, на щеках сильнее загорелся румянец, а очи будто хотели спрятаться в землю.
— Да где же ей выбирать! — заметили девушки.
— Правда; она еще у нас глупенькая, — прибавила сестра Беппы. — Я за нее выберу.
Кого-то выберет Мариетта?
Синьоры оправились, стали во фронт, приготовились, будто на инспекторский смотр, и каждый с жадностью следил за малейшим движением глаз Мариетты. Эта дева рока выбрала старшего и самого невзрачного из толпы артистов и с приличною важностью подвела к сестре. Счастливец невзрачный протянул было губы, но Беппа вздрогнула, как змея увернулась, стала поодаль, вздернула носик, нахмурила свои темные брови, поворотилась:
— Выберу и сама. Вам, синьоры, всем поплатились подруги, а я заплачу тому, кто один не брал поцелуя. — Тут она, краснея, указала взором на Константина.
— Кто бы подумал? Видно, у него бабушка ворожила, видно, его в сорочке мать родила! Счастливец!
Как порох вспыхнуло его сердце от искры злодейского взора. Поплатилась же и Беппа за свои артишоки и, покраснев до ушей, понесла их на рынок, будто краденый товар; только идучи она была задумчива и, говорят, часто бралась за сердце, будто старалась увериться, что оно на месте.
И Константин также убежал с поцелуем Беппы, будто с украденным сокровищем. Он спешил в мастерскую; он любил свою скромную мастерскую; все в ней было так хорошо, так чисто, так добропорядочно, что, не будь тут картин да мольбертов и прочая, вы бы и не узнали, что тут живет художник. (Известно, что художники самый домовитый народ!)
Месяца за три до начала нашего рассказа Константин Л*** приехал в Рим, куда привез с собой чистое, девственное сердце, смелый ум, обещавший глубокие воззрения в будущем художнике-творце, истинное дарование, преобладающую страсть к искусству и пламенное желание сделаться вторым Рафаэлем — ни больше ни меньше. «Я простой человек, — думал он, — да ведь и Рафаэль был не ангел: возможно — одному, доступно и другому!» Таковы были невещественные сокровища, привезенные нашим героем в Вечный город. Что же до его вещественного состояния, то оно было скромнее — так скромно, что даже о нем не стоит и упоминать. Константин, однако же, не только не жаловался на бедность, но подчас чуть ли не считал себя богачом. Светлые надежды играли около него алмазными брызгами водопада. Он засматривался на них, как дитя, и был счастлив. Отправление в Италию была его первая сбывшаяся мечта и вместе как бы залог, что сбудется все остальное.