Особо привлекает высокая степень исторической достоверности в изображении бытовых деталей, в неспешном развитии сюжета, в трактовке характера княгини Ольги, совпадающей в главном с оценкой образа древнерусскими летописями. Это тот уровень исторического мышления и его эстетического воплощения, который ничем не уступает уровню произведений первых признанных исторических романистов России — И. И. Лажечникова, М. Н. Загоскина. «Сказание об Ольге» примечательно тем, что воссоздает не только исторический фон, почерпнутый из русских летописей, но и этнографически достоверные штрихи бытового уклада далеких предков. Многие наблюдения почерпнуты из внимательного знакомства З. А. Волконской с фольклорными произведениями: былинами, историческими песнями, легендами, народными поверьями. Богатейший материал источников так органично вплетен в повествование, что дух седой старины буквально веет из его строк. Известный из летописей эпизод гибели князя Олега от укуса змеи, вдохновенно описанный А. С. Пушкиным, нашел в «Сказании» увлекательную прозаическую интерпретацию. Он описан настолько ярко и динамично, что делает читателя как бы очевидцем происходящего. Мастерство художника и осведомленность историка здесь удачно дополняют друг друга.
К сожалению, грандиозный замысел исторической эпопеи остался у З. А. Волконской неосуществленным. Тому помешали сложные жизненные обстоятельства. «Сказание» сохранилось лишь в нескольких главах, но имя его автора оставило в духовной жизни России заметный след.
В высшей степени благожелательно отнесся А. С. Пушкин к первым опытам пера современницы З. А. Волконской — Н. А. Дуровой. Подвиг кавалерист-девицы вызвал в нем не иронию, а восхищение. О литературном воплощении этого подвига поэт писал: «Сейчас прочел переписанные записки: прелесть, живо, оригинально, слог прекрасный». Именно пушкинский журнал «Современник» в 1836 году закрепил общественное признание писательницы Н. А. Дуровой.
Подъем литературного творчества Н. А. Дуровой — конец 30-х годов. В журналах «Библиотека для чтения» и «Отечественные записки» публикуются ее повести: «Елена», «Граф Мавриций», «Павильон» и другие. В 1840 году выходит собрание сочинений в 4-х томах. Первая удивленно-ироничная реакция критики на непривычный феномен «женского рукоделья» очень скоро сменилась серьезным, профессиональным разговором по существу, без всяких скидок на «слабый пол».
Пример здесь показал В. Г. Белинский, отметивший выход книги Н. А. Дуровой «Записки Александрова. Добавление к Девице-кавалерист» так: «И что за язык, что за слог у Девицы-кавалериста! Кажется, сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо, и ему-то обязана она этою мужественною твердостию и силою, этою яркою выразительностию своего слога, этою живописною увлекательностию своего рассказа, всегда полного, проникнутого какою-то скрытою мыслию»[3].
Среди героинь произведений Н. А. Дуровой немало женщин, выбирающих для себя путь протеста, обретающих смелость переступать предрассудки своего времени. Так Елена из первой опубликованной повести находит силы не смириться с участью униженной, нелюбимой, пренебрегаемой жены. Находит в себе силы нарушить запрет отца, обвенчаться с любимым человеком и героиня повести «Угол», купеческая дочь Фетинья Федулова.
В основе этой повести — сюжет, типичный для так называемых «светских» повестей романтического направления: возвышенная, стойкая любовь, неравный тайный брак. Но примечательная особенность повести в другом — в отчетливой издевке, с какой автор описывает снобизм и тщеславие представителей «высшего» света, в проникновенной интонации, с какой передан облик вчерашней крепостной Степаниды, сдающей внаем углы своего жилища. Именно «угол» Степаниды стал для молодых влюбленных средоточием истинной доброты и человечности. Противостоит «углу» роскошный особняк графини Тревильской. У этой великосветской дамы аристократическая спесь заглушает все другие человеческие чувства, даже любовь к сыну.
Думаем все же, что художественная цельность и ценность этого произведения значительно слабее восхитивших А. С. Пушкина и В. Г. Белинского автобиографических записок Н. А. Дуровой. Слишком заметны здесь «швы» романтической условности, ощутимы натяжки сюжетных хитросплетений. Неправдоподобна, надуманна ситуация многолетнего тайного пребывания молодой жены графа (да еще и с двумя детьми!) в особняке графини Тревильской-матери. Но эти художественные «нестройности», думается, многократно искупаются реалистической полнотой характеров, точной передачей социальных состояний, типичных для русского общества первой половины XIX века.