– Какое? – тихо спросила Грейс.
Хоакин чуть сгорбился, позволив себе опереться на обеих сестер, и осознал, что у них хватает сил его поддержать.
– …что усыновление – это конец. Что это навсегда. Мне казалось, если наша мама все-таки вернется, если когда-нибудь, черт побери, явится за мной и увидит, что у меня новые родители, то подумает… что я ее променял. Это глупо, знаю, страшно глупо. Я такой идиот…
– Нет, нет. – Майя прижалась к нему. – Это совсем не глупо. Ты ведь был ребенком. Ты не обязан был со всем этим разбираться.
Хоакин коротко усмехнулся.
– Погодите, я еще не рассказал самое плохое.
Девушки затихли.
– И вот однажды в субботу, примерно через полгода после усыновления – Натали уже было почти два годика, – у меня случился тот жуткий срыв. – Хоакин гнал прочь воспоминание о шероховатом ковре под спиной, о том, как цеплялись за ковер его спутанные волосы, когда он извивался на полу и дико выл, тоскуя по чему-то или кому-то недосягаемому. – Ко мне даже подойти было нельзя, я просто никого не подпускал. А потом отец, мистер Бьюкенен, попытался поднять меня, поставить на ноги, и тогда я начал кидаться всем, что попадало под руку. Мы были в его кабинете, и на столе лежал степлер… – Хоакин умолк. Он до сих пор ощущал металлический холод степлера, тяжесть предмета в ладони. Руки опять затряслись, и Грейс еще крепче стиснула его пальцы.
– Что произошло? – шепотом спросила она.
– Я его швырнул, – сказал Хоакин. На лице заблестели слезы. Они катились по щекам, стекали по горлу, нестерпимо жгли. – Швырнул, – повторил он и прокашлялся. – Я метил в мистера Бьюкенена, но попал в открытую дверь, а Натали… Натали в тот момент как раз появилась из-за угла. – Хоакин уронил голову и зажмурился, сгорая от стыда. – Удар пришелся ей в висок. – Он поднес руку Грейс к своему виску. – Вот сюда. Она упала на пол, и все. А мистер Бьюкенен заревел… заревел, как лев, схватил меня и отбросил назад. Я врезался в книжный шкаф, сломал руку. – Хоакин все еще слышал хруст ломающейся кости, помнил звенящую раскаленную боль, что накатывала волна за волной, однако ничто не могло заглушить звук падения Натали.
Слезы уже текли без остановки. А ведь Хоакин не плакал даже тогда, когда рассказывал об этом Марку, Линде и Ане. Они плакали, а он – нет, как будто история произошла с кем-то другим.
– Я бы никогда не причинил вреда малышке, – всхлипывал он. – Я любил Натали, я не хотел ей навредить. Я никому не хотел навредить.
Грейс держала его ладонь, Майя обнимала за плечи. Хоакин держался за лоб рукой, уперев локти в колени.
– И что потом? – спросила Грейс.
– Реанимация. А Бьюкенены в тот же день отдали меня обратно под опеку.
– Так разве можно? – изумилась Майя. Хоакин чувствовал, что она уже тоже плачет.
– Еще как можно. Они сказали, я представляю опасность для других детей. Того, кто проявил насилие в семье, несколько дней держат в психушке, а потом отправляют в интернат. Так я и оказался в Помоне[13]. Меня записали в списки подростков «с особыми потребностями». Я был слишком взрослым и слишком буйным. – Хоакин вспомнил слова сводной сестры Евы. – Ни туда ни сюда. Думаю, окружающие меня боялись.
Робко кашлянув, Грейс прошептала:
– А… Натали?
– Все кончилось хорошо, – сказал Хоакин. – Я сразу спросил про нее, как только ко мне в больницу приехала социальный инспектор. Натали получила сотрясение мозга, но… – договорить он не смог и только повторил: – С ней все было хорошо.
– Но ты ведь сломал руку!
– Перелом был закрытый, – сказал Хоакин, как будто этот факт сколь-нибудь сглаживал ситуацию. – Но Бьюкененам запретили брать новых детей на воспитание.
– Вот и хорошо, – презрительно бросила Майя.
– Ну а я кочевал из интерната в интернат, – вздохнул Хоакин. – Не все семьи теперь мне подходили. От опекунов требовалась специальная подготовка в общении с такими, как я. Правда, из-за высокого риска им и платили больше, но…
– У Марка и Линды есть такая подготовка? – поинтересовалась Грейс.
– Они прошли ее после того, как познакомились со мной. Мне было пятнадцать, почти шестнадцать, в одном из интернатов проводилась ярмарка знакомств детей с приемными родителями, что-то типа смотрин, там они меня и увидели. Я им вроде как понравился. – Хоакин по сей день не до конца верил в это, однако ему все равно было приятно.