Однако счастливым ее приход в банк стал вовсе не потому, что девушка сделала блестящую служебную карьеру. Как раз наоборот – ее подлинным счастьем оказалась предоставленная возможность не зацикливаться на карьере с утра до ночи! В конце каждого рабочего дня, стоило только прозвенеть звонку, она, как аккуратная и исполнительная секретарша, складывала все бумаги в стол, запирала кабинет и удалялась на внутреннюю балюстраду, опоясывающую второй этаж здания, где находился банк. И там, удобно расположившись в плетеном кресле за столиком, в тишине и покое писала.
Притом писала такое, что менее всего можно было ожидать от строгой и суховатой банковской служащей.
Кэтрин Мур писала фантастику. Про бравого космического рейнджера со стальным взглядом и стальными же кулаками, и про очаровавшую его марсианскую красавицу, которую он вызволил из плена, и про ее страшное превращение в чудовище наподобие Медузы Горгоны из древнегреческих мифов. Одним словом, на страницах ее блокнота рождалась Шамбло...
Впрочем, название первого и, вероятно, лучшего из сольных рассказов Мур появится позже. А вообще сочиняла она, насколько помнила, с тех самых пор, как начала говорить.
«Помню, что без конца рассказывала долгие и маловразумительные истории буквально каждому, кто оказывался у меня на пути. А выучившись писать, немедленно записала все, что насочиняла раньше, – и с тех пор уже не порываю с этим занятием... С детства меня усадили на диету, состоявшую из греческой мифологии, сказок о Стране Оз и Эдгара Райса Берроуза. Так что иного варианта судьбы, кроме того, что выпал на мою долю, я и представить себе не могу. Мои подростковые амбиции не смущало то, что обо всем, о чем я писала, раньше рассказали другие: я сочиняла истории про ковбоев и королей, робин гудов, ланселотов и тарзанов, только замаскированных под другими именами... Так продолжалось годы и годы, пока, наконец, в один дождливый полдень 1931 года я не поддалась искушению и не купила номер журнала под названием «Эмейзинг Сториз». На обложке его какие-то шестирукие люди бились меж собой насмерть – и с того момента я обратилась в истинную веру. Перед моим восхищенным взором внезапно открылась целая литературная страна, и овладевшему мною зуду писать – так же, о том же – невозможно было противостоять».
В фантастическую литературу Кэтрин Мур вошла стремительно и уверенно, как в родной дом.
Живая история ранней американской фантастики, Сэм Московии, вспоминает, как редактор ведущего тогда журнала «Уийрд Тэйлз», специализировавшегося на «ужастиках», после знакомства с очередной порцией самотека был совершенно потрясен одним рассказом. Назывался он «Шамбло», а подписан был никому не известной фамилией – Мур; по заменявшим имя инициалам невозможно было определить пол автора-новичка. Тирада редактора вошла в историю: «Боже всемогущий! Кто-нибудь слыхал об этом К. Л. Муре?
Не важно, он это, или она, или оно, но, говорю вам, это колоссально!» День получения рукописи в редакции был даже объявлен «днем Мура»...
Рассказ был напечатан в ноябрьском номере журнала за 1933 год и вызвал бурю восторгов. А вскоре после публикации пришел отклик от авторитета, в том журнале особенно уважаемого, – самого Лавкрафта. Некоронованный король литературы «ужасов» высоко оценивал дебют Мура (пол автора – даже после того, как эта тайна открылась редактору журнала, – от читателей успешно скрывали еще не один год): «Рассказ «Шамбло», – писал Лавкрафт, – великолепен. Начало просто потрясающе, на точно выбранной нотке ужаса. Автор заглядывает в самую темную глубь неведомого: потаенное зло загадочной героини мощно захватывает читателя, и, даже когда сорваны последние маски, все равно не испытываешь разочарования. Рассказ проникнут подлинной атмосферой кошмара, ощущением надвигающейся развязки, что редко встретишь в нынешних журналах с их резвой жизнерадостной прозой в ритме стаккато и безжизненными, картонными персонажами. Единственное, что представляется мне неудачным, – так это традиционное перенесение действия на иную планету».
Дебют Мур продемонстрировал ее творческие возможности: романтическую насыщенность ее прозы, умелое использование символов, в частности, сексуальных (мягкий, «ненавязчивый», фрейдизм в довоенной фантастике еще не успел превратиться в расхожий товар), и не менее умелое же создание атмосферы недосказанности. Мур одна из первых в этой литературе поняла азбучную истину: высвеченное в полный рост чудовище – уже не столь чудовищно. Все рассказывать не надо, пусть за автора это доделает буйное читательское подсознание!
В рассказе «Шамбло» писательница представила одного из самых любимых своих героев – бесстрашного космического сорвиголову Нортвеста (буквально – «Северо-Западного») Смита, ставшего центральным персонажем многих ее произведений; позже все они были объединены в сборники – «Шамбло» (1953), «Нортвест с Земли» (1954) и «Алый сон» (1981). По духу это абсолютно «мужская», лихо закрученная приключенческая научная фантастика с элементами литературы «ужасов», местами жесткая, полная действий – и ничем не выдающая в авторе женщину. Зато другой популярный цикл ранней Мур – о королеве-воительнице Джирел из Джойри[2], захваченной в плен завоевателем Гильомом и оказавшейся в фантастическом «ином мире», – уже должен был, кажется, открыть тайну авторства проницательному читателю...
В отличие от произведений о Нортвесте Смите, цикл об амазонке-королеве представляет собой добротную «героическую фэнтези», которую спустя полвека начали писать все кому не лень. Но в 1930-е годы мало того, что писательниц фантастики можно было пересчитать по пальцам одной руки, – героиням фантастических произведений счет также, шел на единицы! «Шамбло и Джирел, – вспоминала их любящая «матушка», – находятся в тесном родстве друг с другом, и мне верится, что оба этих персонажа подсознательно отражают образ женщины, которой я хотела бы стать. Я многим обязана в литературе себе самой, своему подсознанию».
После этого были опубликованы новые рассказы из обоих циклов. А в 1937 году увидела свет новелла «В поисках звездного камня», где писательница объединила двух любимых героев – Нортвеста и Джирел.
Вообще в этом рассказе много любопытных деталей. Взять хотя бы такую: герой его распевает песню космических романтиков – названную знаете как? «Зеленые холмы Земли»! Когда еще один из заядлых фэнов той поры – Роберт Хайнлайн напишет знаменитый одноименный рассказ, то он, конечно, придумает за своего слепого звездного барда Райслинга другие слова к песне, нежели те, что произносит Смит. Но название песни, безусловно, заимствовано у Мур...
И еще этот рассказ писательницы замечателен тем, что стал первым ее произведением, созданным в соавторстве с... Генри Каттнером!
Настало время обратить взор на вторую половину этой во всех отношениях фантастической супружеской пары.
Генри Каттнер родился 7 апреля 1914 года в Лос-Анджелесе и, в отличие от своей будущей супруги, был сызмальства связан с книгами как с профессией: его отцом был книготорговец Генри Каттнер-старший, умерший, когда мальчику исполнилось пять лет. Гены Каттнера оказались куда более пестрыми, чем у Мур, в нем перемешались немецкая, еврейская (дед – раввин), английская, ирландская и даже польская кровь! Детство он провел в Сан-Франциско, а позже мать с Генри и двумя его старшими братьями перебралась обратно в Лос-Анджелес. В городе-гиганте, распластавшемся в необъятной впадине-»тарелке» у самой кромки океана, Каттнер-младший прожил всю жизнь. Если не считать кратковременного наезда в Нью-Йорк, столь драматично связавшего его с Мур...
Однако все по порядку. Сразу после окончания школы молодой человек пошел работать в литературное агентство одного из родственников, но долго там не задержался. Он быстро сообразил: чего ради писать договоры на литературные произведения другим, когда проще сочинять эти произведения самому! Каттнер всю жизнь, начиная с ранней юности, был активным фэном, он буквально принадлежал фантастике, и его органичная трансформация в «профи» лишь подтвердила устойчивую тенденцию «воспроизводства» авторов в американском фэндоме.
2
Поскольку действие частично происходит хоть и в слегка фантасмагорической, но Франции XV века, родовое имя героини, вероятно, следует произносить как Жуари или что-то в этом духе.