Выбрать главу

Футуризм, возникший двенадцать-тринадцать лет назад, уже сформировал определенные поэтические рефлексы, которые безоговорочно принимаются вновь пришедшими в поэзию; именно в этот момент и входит в мир литературы молодой Даниил Ювачев, которому было тогда двадцать лет. Он переживает период сомнений по отношению к учебе в Электротехникуме,[13] который его обескураживает: дебютант в жизни, он еще и дебютант в поэзии, о чем свидетельствует тот факт, что именно с этого времени он начинает систематически использовать псевдоним[14]. Вот почему нам кажется полезным попытаться не столько исследовать, сколько восстановить связи, которые в 1925 году мог иметь молодой поэт с авангардом, обремененным шумным прошлым и оказавшимся теперь в новой функции, и это тогда, когда правящая в России партия разрабатывает свою «политику в области художественной литературы»[15].

Для этого необходимо обратиться к некоторым высказываниям Крученых, наиболее известным или близким по времени к 1925 году, поскольку он является родоначальником и популяризатором тех понятий, которые нашли отражение во всей поэзии нового времени, и особенно понятия «сдвиг». У Хлебникова нас будет интересовать его отношение к силе, присущей звукам и словам. Наконец, если нам и надлежит уделить пристальное внимание такому второстепенному поэту, как Туфанов, то лишь по той причине, что его творчество явилось связующим звеном между старыми и новыми заумниками, главой которых он одно время являлся, а также и потому, что Хармс начал писать в то время, когда оказался в кругу Туфанова.

Алексей Крученых: сдвиг смысла[16]

Недоразумения, окружающие понятие «заумь», происходят, по нашему мнению, вследствие того, что существует путаница между целью и способом. Цель — это поиск смысла, в то время как способы постигнуть этот смысл могут быть совершенно разными. Надо понимать «за-ум» как противоположность «уму»[17] или «разуму». В сущности, было довольно много тенденций, пытавшихся свести заумь к фонетической поэзии (которую некоторые определяют выражением «чистая заумь»), в подтверждение чему приведем первое стихотворение сборника Крученых «Помада» (1913):

Дыр бул щыл убешщур скум вы со бу р л эз[18]

Сразу же отметим, что у Хармса мы не найдем чисто фонетических стихотворений такого типа. Отдельные отрывки из его первых произведений, с которыми мы ознакомились[19], позволяют предположить, что он использовал чисто фонетические стихи, но в более или менее привычном лексическом окружении. В этом случае заумь играет совершенно иную роль. Это относится к строчкам, взятым из стихотворения «Сек» (1925), представленного писателем при вступлении в Союз поэтов. Стихотворение, повествующее о наказании шалуна Мишеньки, по своему звучанию напоминает звуковой рисунок стихотворения Крученых:

дриб жриб бо́бу джинь джень баба хлесь-хлясь — здо́рово — ра́зда́й мама! Вот тебе шишелю! —[20]

Мы можем убедиться, что фонетика выполняет здесь конкретную звукоподражательную функцию, отличную от слова или буквы «как таковых» у Крученых или от фонической музыки Туфанова, которую мы будем изучать дальше. Итак, следует искать точки соприкосновения в чем-то другом.

Крученых — самый радикальный из заумников. Это именно ему принадлежат самые крайние и резкие высказывания, которые в политизированной атмосфере двадцатых годов составили ему репутацию «нигилиста-разрушителя» и наложили на его творчество эпитет «антисоциальное»[21]. Но следует немного исправить это клише, чтобы не пойти по ложной тропе. Проследим, как родилась та заумь, о которой Жорж Рибемон-Дэссень говорил, что его можно «рассматривать как форму русского литературного дадаизма»[22].

вернуться

13

9 июня 1925 г. он пишет в своем дневнике по поводу занятий в Электротехникуме: «Gott mach dass ich hier lernen weiter werde» (Хармс Д. Записные книжки // ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 73). Хармс знал немецкий, так как изучал его в Peterschule.

вернуться

14

Писатель пользовался многими псевдонимами, но только «Хармс» встречается на протяжении всей его литературной карьеры. В его записной книжке 1924 г. уже на первой странице латинскими буквами написано: «Daniel Charms», что еще раньше встречается в подписях к его рисункам. Эта орфография доказывает, что изначально это слово образовалось от английского «charms», тем более что в нескольких случаях встречается «Чармс». Но не стоит совсем игнорировать английское слово «charm», несущее в себе идею страдания, что подтверждает и художница Алиса Порет. Подруга поэта рассказывает в своих воспоминаниях, что однажды на концерте Хармс передал ей билет с надписью: «Д. И. Хармс меняет фамилию на Чармс»: «Мне он объяснил, что по-английски Хармс значит — несчастье, а Чармс — очарование и что от одной буквы зависит многое» (Порет А. Воспоминания о Данииле Хармсе // Панорама искусств. Вып. 3. М.: Советский художник, 1980. С. 345—359). Следовательно, почти систематическое употребление псевдонима «Хармс» само по себе уже имеет большое значение, что доказывает неправильность объяснения А. Александрова, который, следуя французскому слову «charme», переводит «скрытый смысл» этого имени: «Даниил Чародей» или «Даниил Колдун» (см.: Александров А. Чародей // Хармс Д. Полет в небеса. Л.: Советский писатель, 1988. С. 14). Вот псевдонимы, которые нам удалось обнаружить; мы также указываем и периоды, к которым они относятся. В своем большинстве они использовались два или три раза:

1924 и ранее: Daniel Charms (латинскими буквами).

1924—1925 (может быть, даже и раньше): Даниил Хармс.

1929 (около): Даниил Ххармс, двойное «х» позволяет поэту создать следующую фигуру: ⊃О⊂ и далее ⊃ʘ⊂, содержащую в себе одновременно круг и окно — оба символа очень важны для Хармса.

1930: Даниил Хормс — подпись к пьесе «Гвидон» (см.: Хармс Д. Собр. произв. Т. 2. С. 109).

1931: Даниэлъ Хаармсъ или Хаармс.

1931 (15 апреля): Хоермс — подпись к поэме «Здравствуй стол...» (см.: Хармс Д. Собр. произв. Т. 3. С. 94).

1933 (июль): Даниил Протопласт — в подписи к «Трактату о красивых женщинах», который мы приведем в главе 3, в части, посвященной Л. Липавскому.

1933: Д.И. Дукон-Хармс.

1934 (сентябрь — октябрь): Даниил Дандан.

1935: Даниил Шардам.

1936—1937: Чармс (в некоторых случаях). Это наиболее распространенный после «Хармс» псевдоним.

1938 (3 января): Гармониус. Можно заметить, что «Harmonius», написанное латинскими буквами, содержит: «Harm...s». Этот псевдоним помещается внизу текста, где обычно стоит подпись, но он возникает также и как название тетради, в которой собраны произведения этого времени. Следовательно, возможно, что это слово было выбрано для того, чтобы обозначить тему стихотворений, объединенных в этой тетради (см. примеч. 346 к главе 4).

Надо также упомянуть псевдонимы, использованные Хармсом в публикациях для детей; Писатель Колпаков, Карл Иванович Шустерлинг и А. Сушко.

вернуться

15

О политике партии в области художественной литературы (Резолюция ЦК ВКП(б)) // Известия. 1925. 6 января.

вернуться

16

Полная библиография произведений Алексея Елисеевича Крученых, (1886—1968) дана: Ziegler R. Алексей Е. Крученых // Russian Literature. Vol. 19/1. P. 91—104. Поэтому мы ограничимся тем, что назовем только несколько теоретических работ поэта, использованных при написании этой главы: Декларация слова как такового. СПб., 1913 (переизд.: Апокалипсис русской литературы. М., 1923; там содержатся и другие программные работы); Ожирение роз. О стихах Терентьева и других. Тифлис, 1919; совместно с В. Хлебниковым и Г. Петниковым: Заумники. М.; Эуы, 1921 (на обложке указан 1922 г.); Сдвигология русского стиха. М.: МАФ, 1923; 500 новых острот и каламбуров Пушкина. М., 1924; Заумный язык у Сейфуллиной, Вс. Иванова, Леонова, Бабеля, А. Веселого и др. М.: ВСП, 1925 (содержит декларацию № 5: «О заумном языке в современной литературе»); Избранное. München: Wilhelm Fink Verlag, 1973; см. также дополнительную библиографию в примеч. 56 к наст. главе. О Крученых см. уже упомянутую ранее библиографию, сделанную Р. Циглер, а также примеч. ниже. Основные декларации кубофутуристов были изданы в переводе на французский и с примечаниями Ж.-К. Маркаде: L'année 1913. Les formes esthétiques de l'œuvre d'art à la veille de la première-guerre mondiale. Vol. 3. Paris: Klincksieck, 1973. P. 359—372 (содержит «A propos des oeuvres artistiques», «Le mot en tant que tel», «La lettre en tant que telle», «Déclaration du mot en tant que tel»).

вернуться

17

Следует отметить, что «заумь» и «заумный язык» означают не одно и то же, но поскольку эти два термина с начала двадцатых годов смешивались, мы будем употреблять то один, то другой. По этому поводу см.: Квятковский А. Заумь // Поэтический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1966. С. 112—113; Mickiewicz D. Semantic functions in zaum'. p. 447—448.

вернуться

18

Крученых А. Помада. Изд. Кузьмина и Долинского, 1913 (переизд.: Крученых А. Избранное. С. 53—70; илл. М. Ларионова).

вернуться

19

Стихотворения, с которыми мы ознакомились в последнее время (см. примеч. 1 к наст. главе), показывают, что основная «трансментализация» происходит при чтении благодаря расставленным ударениям.

вернуться

20

Стихотворение, упоминаемое А. Александровым: Материалы Д.И. Хармса в Рукописном отделе Пушкинского дома. С. 70. Полный текст можно найти: Жаккар Ж.-Ф., Устинов А. Заумник Даниил Хармс: Начало пути. С. 197. На полях этого стихотворения имеется ремарка, написанная рукой поэта: «Качать укоризненно головой».

вернуться

21

Н. Горлов устанавливает сближение между футуризмом и коммунизмом, выражающееся в необходимости создавать новый язык в новом мире, упрекает Крученых в регрессивном характере его поэзии: «Называя лилию — эуы, Крученых нарушает органическую целость языка, он убивает самый язык как фактор социального порядка. Во имя социального бунта он творит антисоциальное дело. Он плохой революционер» (Горлов Н. Футуризм и революция. Поэзия футуристов. М.: Госиздат, 1924. С. 32). Н. Асеев несколькими годами позднее упрекнет в том же самом обэриутов (см. по этому поводу первую часть главы 4).

вернуться

22

Ribemont-Dessaignes G. Préface à Ledentu le Phare // Bulletin du bibliophile. 2. Paris, 1974. P. 174 (переизд. предисловия: Iliazd. Ledentu le Phare. Poème dramatique en zaoum. Paris: 41°, 1923). Связи между заумниками и дадаистами сложны, и очень трудно определить, в какой из моментов они начинают взаимодействовать. О дадаизме в России стало известно благодаря статьям: Р.Я. Письма с Запада. Дада // Вестник театра. 1921. № 82 (переизд.: Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987. С. 430—434); Эфрос А. Дада и дадаизм // Современный Запад. 1923. Т. 3. С. 120—125 (статья анализирует переводы текстов Ж. Рибемон-Дессеня, Т. Тцара, Ф. Пикабиа, П. Супо). Дада и заумь очень часто сопоставляются, и не только в статье Эфроса, но также: Парнах В. Кризис французской поэзии // Паруса. 1922. № 1. С. 33—35; Современный Париж // Россия. 1923. № 7; Баммель Г. Dada almanach — Berlin, 1921 // Печать и революция. 1922. № 6. С. 294—295 (по его мнению, речь идет о той же болезни). Нечасто можно услышать, что эти два направления не имеют ничего общего, о чем, однако, говорит Б. Горелый в работе: Dada en Russie // Cahiers de l'Association internationale pour l'étude de Dada et du surréalisme. 1. Paris, 1966. P. 31—42. Зато Горелый сравнивает дадаизм с ничевоками, манифест которых он перевел. Действительно, в «декрете» от 1921 г. этой группы поэтов (С. Садиков, С. Map, Е. Николаева, А. Ранов, Р. Рок, Д. Уманский, О. Эрберг) мы находим главу, называющуюся «Ничевоки России — Дада Запада», в которой читаем: «Говорим: "нет ничего в искусстве". Лишь исповедуем чернильную программу словесного террора» («Декрет о Ничевоках Поэзии»: Труды творческого бюро Ничевоков, Ничевоки Собачий ящик. М., 1922; этот декрет воспроизведен в сборнике: В Политехническом: Вечер новой поэзии. М.: Московский рабочий, 1987. С. 327—328). М. Марцадури соединил всех в своей антологии: Dada russo. L'avanguardia fuori della Rivoluzione. Bologna: Il Cavaliere Azzurro. 1984. На наш взгляд, кажется достоверным то, что это движение из России перешло во Францию вместе с И. Зданевичем (см. библиографическую справку по этому поводу в примеч. 85 к главе 4) и живописью С. Шаршуна; см. Шаршун С. Мое участие во французском дадаистическом движении // Воздушные пути. Альманах 5. Нью-Йорк, 1967. С. 168—174.