Выбрать главу

Речь идет о новом порядке, основанном на отсутствии порядка вообще, о неопределенности, неточности и погрешности как способах, с помощью которых приводится в движение мысль. Этот порядок, без сомнения, мог лишь ужасать защитников нормы.

Концепция небольшой погрешности вошла не только в мировоззрение и поэтику Хармса, но также и в его словарь. Несколько лет назад мы опубликовали ряд таких случаев «небольших погрешностей», написанных поэтом на клочке бумаги[739]. Здесь мы находим, например, бородавку на прекрасной ноге статуи Венеры, употребление слова, в свойственном Козьме Пруткову смысле, архитектурную асимметрию или еще неожиданность нюанса в музыкальном исполнении: «Хор Н.В. Свечникова, где все идет повышаясь и усиливая звук. И на самом высоком месте, когда слушатель ждет страшной силы звука, вдруг неожиданно полнейшее pianissimo»[740].

Именно с этой точки зрения Хармс критикует в длинной статье исполнение баллады Шопена пианистом Эмилем Гилельсом во время концерта в 1939 году[741]. Эта статья, на наш взгляд, очень важна и не только потому, что поэт, по словам Друскина, был ею особенно доволен,[742] но еще и потому, что он в ней изложил свою творческую программу. По мнению Хармса, пианист не понял Шопена, поскольку не распознал в его произведениях небольшую погрешность. В каждом из его сочинений, писал он, есть три фазы: «Накопление», «Отсекание» и «Вольное Дыхание». На основе этой схемы Хармс такт за тактом анализирует мазурку, показывая, что после короткого вступления из четырех тактов один за другим следуют две практически идентичные фазы «накопления» из 15 тактов, но все-таки в них имеются некоторые отклонения: «И вот это-то незначительное отклонение <...>, но гениально найденное, и создает драгоценную "небольшую погрешность"»[743].

Это именно то «отклонение» по отношению к норме, которое находится в основе поэтики Хармса, и оно представляет собой фактически любую художественную попытку, которая, по существу, должна была быть враждебной реалистическому изображению. По этому поводу интересно отметить, что в примечании к этому тексту Хармс сравнивает «небольшую погрешность» с термином «чуть-чуть» у Василия Розанова[744], встречающимся также и у Друскина в анализе работы художника Владимира Стерлигова[745], копирующего полотна других мастеров, слегка изменяя отдельные детали: «Однажды Владимир Васильевич (Стерлигов) и я были у художника, назовем его Х. Он показывал нам свои картины, В. В. отвечал, рисуя. Почти каждую картину художника Х. он срисовывал, вернее перерисовывал, чуть-чуть изменяя расстояние между людьми и предметами <...>, иногда чуть-чуть отодвигая их от края картины. И от этого чуть-чуть картина совершенно менялась. Известно, что разница между бездарью и талантом или гением и заключается в этом чуть-чуть»[746].

Мы уже имели возможность показать в других работах[747], что принципы, рассмотренные на предыдущих страницах, нашли применение в прозе Хармса или, скорее, послужили основанием для разработки определенной системы. Если это основание и было вскоре разрушено в условиях, о которых мы будем говорить дальше, то было бы все же неверно воспринимать творчество поэта как обширное разрушительное предприятие. К философии чинарей и их мировоззрению до сих пор относились с некоторым пренебрежением, но в том, что следует называть общей мыслью, поражает именно поиск универсального смысла. Итак, следует воспринимать разрушительный характер некоторых приемов писателя не как возврат к карнавальной манере, но как выражение внутреннего кризиса примененной системы.

Целлулоидные ящерицы и бессмертие

Однажды, разговаривая с Липавским, Хармс вспоминал о беседе с Олейниковым: «<...> Д<аниил> Х<армс>: Как-то мы шли с Н<иколаем> М<акаровичем Олейниковым>, оба мрачные. И я придумал игру: кому что подарил бы, если б мог. Мы сразу развеселились. Это самое приятное — дарить.

вернуться

739

Хармс Д. Разные примеры небольшой погрешности (1930-е гг.) в нашей статье «De la réalité au texte» (p. 274—275). Эти несколько примеров дополнены геометрическими рисунками, всегда немного асимметричными, сопровождаемыми объяснениями, выявляющими «нарушение симметрии»: «нарушение симметрии перевернутым смещением», «нарушение горизонтальной симметрии деталями» и, наконец, с понятием равновесия: «Quaedam aequilibritas cum peccato parvo» (ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 380). См. использование латинского выражения в примеч. 147 к наст. главе.

вернуться

740

Там же. Пункт 3.

вернуться

741

Хармс Д. Концерт Емилия Гиллельса в Клубе писателей 19-го февраля 1939 года // Cahiers du monde russe et soviétique. Vol. 26/3—4. 1985. P. 308—311 (публ. Ж.-Ф. Жаккара). Мы сохранили орфографию Хармса в написании фамилии музыканта, которая на самом деле пишется с одним «л». Анализируемой композицией является мазурка № 13 (оп. 17, № 4): значит, речь идет не о балладе, сыгранной пианистом, но Хармс утверждает, что его анализ подходит для всех произведений Шопена.

вернуться

742

«Д<аниил> И<ванович> очень гордился этим отзывом о концерте; он гордился им больше, чем своими рассказами и стихами» (Друскин Я. <Примечания к произведениям Д. Хармса>.

вернуться

743

Хармс Д. Концерт Емилия Гиллельса... С. 309.

вернуться

744

Мы не знаем, на какой текст В. Розанова намекает Хармс.

вернуться

745

О В. Стерлигове см. примеч. 53 к наст. главе. С конца 1940-х годов Друскин сближается с В. Стерлиговым и Т. Глебовой.

вернуться

746

Друскин Я. <Дневник>. Запись не датирована (может быть, 1973 г.). Дальше мы читаем несколько слов о художнике: «В. В. Стерлигов был большим, а может и великим художником (последнее определяет только время, Баха признали великим через 100 лет после смерти), но помимо того он, как Шёнберг, был прекрасным учителем и создал <...> целую школу» (там же).

вернуться

747

См.: Jaccard J.-Ph. De la réalité au texte. P. 269—312; он же: Daniil Harms dans le contexte de la littérature de l'absurde russe et européenne // Contributions des savants suisses au Xe Congrès international des slavistes à Sofia, sept. 1988. Bern: Peter Lang, 1988. P. 145—169.