Довольно очевидно, что Эвола видит в даосизме именно подобную модель «магического действия», упоминаемую им в «Пути киновари», а именно – путь умонастроения, следование которому и соответствующая практика может привести к обретению подобного удивительного результата.
Противоположностью этого «магического» пути в системе мысли Эволы выступает религиозное восприятие сакрального, характерное для экзотеризма известных нам и поныне существующих культов. Подобное религиозное чувство укоренено в эмоциональном уповании и переживании, в постулировании строгого дуализма материального и духовного с неизменным презрением к материальному и желанием его «умертвить», «укротить», «обуздать». Более того, оно, как правило, воспринимает сакральное как внешнее индивиду, как объект обращения и послания, что также представляется итальянскому мыслителю искажением.
Другой объект эволианской критики – мистицизм, стремящийся к иной крайности, а именно – к тотальному растворению «Я» в «ином», иррациональном, смутном, неподвластном. Подобное сугубо внешнее (но – на иных основаниях) отношение к сакральному и к самому мирозданию Эвола также считает грубым искажением изначальной Традиции. Разумеется, ничто из этого не имеет отношения к духовной гармонии «первозданного человечества» – олимпийской, ясной и светлой.
Перечисленные три важных смысловых момента эволианской системы мысли имеют прямое отношение к даосизму, что мы можем также установить путём обращения к тексту соответствующего эссе барона. Эвола прямо указывает, что Лао-цзы, как и Конфуций, «черпали свою мудрость из общего источника, каковым является первоначальная традиция».[23] Также итальянский мыслитель отмечает, что «дальневосточная традиция носила не религиозный, а метафизический характер. В ней отрицался антропоморфизм, очеловечивание божественного и, напротив, почитались абстрактные и имперсональные принципы, остававшиеся, по существу, таковыми даже тогда, когда для их описания стали использовать изображения, взятые из мира природы. Следовательно, речь шла не столько о ‘Боге', сколько о Небе, Тянь, в смысле символа трансценденции, фигурального выражения бесконечной высоты Великого Начала, превосходящего всё человеческое».[24] Более того, «в ней фактически игнорируется дуализм высшего и человеческого миров».[25]
Эвола указывает, что «Дэ» – это «сила, развивающая вечное проявление Совершенства, проявление, не обладающее «креационистским» характером в теистическом смысле, не связанное, таким образом, с волей и намерением, но являющееся частью вечной, неизменной и имперсональной логики божества»,[26] что в точности согласуется с его представлением о восприятии сакрального «первозданным человечеством» «мира Традиции». «Дэ» в интерпретации Эволы имеет упорядочивающую и «магическую» силу. Следование «Дэ», добродетели, не привязываясь к миру и не выражая «незаинтересованность», «действуя бездействуя», позволяет постичь «небесный Путь».[27] Анализируя «даосскую метафизику», итальянский мыслитель обращает внимание на два частных, но значительных аспекта – вопрос о диаде «Инь» и «Ян» и вопрос о концепции изменения «И».
Диада «Инь» и «Ян» выражает игру противоположностей, посредством которого являет себя Дао; это способ действия небесного Пути: «Проявление Дао происходит посредством вечной игры ‘Инь' и ‘Ян', являющихся противоположными, но, в то же самое время, дополняющими друг друга и нераздельными принципами, обладающими многочисленными свойствами: это понятия вечно мужского и вечно женского начала, активного и пассивного, Неба (в узком смысле) и Земли, света и тьмы, творческого и воспринимающего начал».[28] Как отмечает Эвола, эти противоположности едины, бытие выглядит их круговоротом, а в случае переизбытка одно из компонентов неизбежно происходит некоторая балансировка посредством силы «Дэ».
27
Подобное представление о добродетели, как подмечает Эвола, в некоторой степени роднит даосизм с буддизмом. Итальянский мыслитель уделяет подобным параллелям некоторое внимание в рамках эссе, однако это не является его основной темой, и более подробно о буддизме барон пишет в других работах. При этом, конечно, Эвола является далеко не единственным, кто подмечает некоторую схожесть в ряде фундаментальных положений даосизма и буддизма. См. к примеру, Liu J., Shao D. Early Buddhism and Taoism in China (A.D. 65–420) // Buddhist-Christian Studies, Vol. 12 (1992), pp. 35–41.