Выбрать главу

Этот перевод, впрочем вольный, нерифмованный, художественно маловыразительный и ни в малейшей степени не стремящийся к воспроизведению сонетной формы, имеет для нас только историческое значение. В антологии его нет. Существует другой перевод, также отсутствующий в антологии, который как по своим художественным достоинствам, так и по времени создания вполне, на наш взгляд, заслуживает места в основном тексте. Перевод этот принадлежит перу К.Д. Бальмонта и является одной из его лучших работ в области испанистики.

С веселостью, и пышной, и беспечной,Цветы проснулись утренней зарей.Настала ночь, и вот, с холодной мглой,Их сон объял, непробудимо-вечный.
В них с золотом и с белизною млечнойИграла алость радужной игрой.И тускло все. Вот лик судьбы людской.Так много день уносит быстротечный.
С рассветом ранним розы расцвелиИ умерли, в одной и той же чашеИ колыбель и гроб себе нашли.
Так точно мы, рожденные в пыли,В единый день свершаем судьбы наши:Столетья – час, когда они прошли[142].

Как известно, Бальмонт-переводчик приспосабливал переводимых поэтов к своей творческой манере, и они нередко приобретали под его пером чрезмерную напевность, многословность и т. д. Знаменательно поэтому, что в данном сонете бросающихся в глаза «сигналов» приспособления переводимого поэта к собственной творческой манере всего два: «непробудимо-вечный» и «алость». В переводе Бальмонта, как и во всех последующих, сохранена формальная структура сонета Кальдерона. Замечена и передана сила лаконизма терцетов, противопоставленная замедленной, красочной описательности катренов. При этом в переводе ослаблены другие особенности сонета, выдающие в его авторе писателя эпохи барокко, в частности непременные сопряжения контрастирующих понятий, образов и слов: «A florecer las rosas madrugaron, / у para envejecerse florecieron». Попытка фонетической компенсации («С рассветом ранним розы расцвели»), безусловно, оказывается неубедительной.

Маркированный (хотя и ненавязчиво) символистской поэтикой перевод Бальмонта интересно сравнить с современными переводами, особенно Пастернака, так как это были поэты разных литературных направлений.

Казались сада гордостью цветы,Когда рассвету утром были рады,А вечером с упреком и досадойВстречали наступленье темноты.
Недолговечность этой пестроты,Не дольше мига восхищавшей взгляды,Запомнить человеку было надо,Чтоб отрезвить его средь суеты.
Чуть эти розы расцвести успели, —Смотри, как опустились лепестки!Они нашли могилу в колыбели.
Того не видят люди-чудаки,Что сроки жизни их заметны еле,Следы веков, как миги, коротки.

При достаточной формальной точности сонет по-русски в соответствии с теоретическими взглядами поэта («перевод должен быть плодом подлинника и его историческим следствием»)[143] пронизан пастернаковской интонацией, значительно более «осовременен», чем все остальные версии. Выдержанный в этом ключе лексико-стилистический сдвиг «дополнен» вполне допустимыми, с точки зрения Пастернака, отдельными отклонениями от канонов поэтики барокко[144]. Исходя из такой позиции автора, к тому же последовательно выдержанной, ошибочно было бы критиковать перевод, давая набор выявленных неточностей и несоответствий. Для нас сейчас имеет значение тот факт, что этот русский текст не дает полного представления о подлиннике и что какие-то особенности сонета Кальдерона оказались отраженными в других опытах. Более информативны переводы Грушко и Дубина, каждый из которых прибавляет нечто новое к нашему представлению об авторе, его поэтике, стилистике, об этом конкретном произведении:

К РОЗАМ
Очнувшаяся на заре деннойликующая радость в пышном платьетщетою жалкой станет на закате,смиренная остудою ночной.
Сей вызов небу, радугой инойрасцветший в пурпуре, снегу и злате,напоминает об иной расплате:предел для всех деяний – день земной.
Очнулись розы, чтобы цвесть нетленно,цвели, дабы состариться смиренно:был колыбелью – склепом стал бутон.
Судьба людей примером их чревата:мгновенье – от рассвета до заката,а там – что день, что век – все тот же сон.
Грушко
РОЗЫ
Они смеются, чуть рассвет проглянет,и поутру кичатся красотою,но пышность их окажется тщетою,лишь только ночь холодная настанет.
вернуться

142

Под знаменем науки. М., 1902. С. 243. См. также: Кальдерон. Соч. М., 1902. Вып. 2. С. 488–489.

вернуться

143

См.: Пастернак Б. Заметки переводчика // Знамя. 1944. № 1–2. С. 165.

вернуться

144

Например, в первой же строке раскрыта тема сонета («Казались сада гордостью цветы»), то есть не сохраняется столь характерное для оригинала длительное и интригующее умолчание о ней.