П. Грушко был наиболее последователен в попытке передать черты литературной эпохи, характерные особенности барочной образности и стилистики. В переводе Б. Дубина (помимо других его достоинств) наиболее адекватное решение, на наш взгляд, нашли последние строки обоих терцетов («бутон – и колыбель вам и гробница», «прошли часы – столетья миновали»[145]), несущие в любом, особенно классическом, сонете особую эстетическую нагрузку.
7
От переводчика «Песни пирата» X. де Эспронседы требовалась передача как особенностей романтического видения мира, так и различных по сложности воспроизведения и по месту в целом стихотворения ритмических уровней подлинника, от метрики до синтаксиса. Чрезвычайно важную роль играет в нем эвфония, которая непременно должна быть воспринята переводчиком как одна из доминант.
Энергичность, стремительность стиха испанского поэта совсем не отражены в первом по времени осуществления вялом переводе Ю. Доппельмайер. Созданию «эстетической эквивалентности» мешает фольклорная соотнесенность: «Его имя Гроза, он отважен, могуч, / Поражает врага, словно громом из туч, / И не долог с ним пагубный бой» – еще более очевидная, чем в других вышеупомянутых ее работах.
Вполне естественно, что с фонетической точки зрения наиболее убедительна версия К. Бальмонта. «Песнь пирата» в его переводе прекрасно иллюстрирует мысль Пастернака о том, что музыка слова состоит не в его звучности, а в «соотношении между звучанием и значением»[146]. Перевод, как и подлинник, отнюдь не перенасыщен ассонансами и аллитерациями, которые распределены по тексту волнообразно, в соответствии с принципом «сдвинутого эквивалента», и прорежены более нейтральными в фонетическом отношении фрагментами. У Эспронседы в первых же строках ощущение стремительного полета создается следующим образом:
По закону сдвинутого эквивалента у Бальмонта при переводе другого места текста появляется еще более сложная звуковая структура:
В первой строке перед нами тот же фонетический прием создания ощущения скорости за счет цепочки «в – б». Во второй – повторяемостью «с» создается представление об искристости и блеске, и, наконец, в третьей – ощущение чего-то мрачного и тревожного передано различными сочетаниями согласных «г» и «л» с гласными заднего ряда «о» и «у». Современные переводы, даже П. Грушко, уделившего много внимания звуковой стороне произведения, в этом отношении уступают работе Бальмонта, которая, таким образом, не утрачивает своего значения.
В то же время перевод Бальмонта не передает жесткой, напряженной мужественности стиха Эспронседы, кроме того, он (если быть предельно строгим) неэквилинеарен[147]. Переводчик позволяет себе значительные отступления от смысла. Со всех этих точек зрения наиболее удачен перевод П. Грушко. Для сопоставления можно привести русские переводы припева этой столь разнообразной в метрическом отношении «вольной» песни:
(Мое сокровище – корабль, / Свобода – мой бог, / Сила и ветер – мой закон, / Море – моя единственная родина.)
8
Мигель де Унамуно, один из величайших испанских поэтов XX века, долгое время был заслонен Мигелем де Унамуно – философом и прозаиком. Истинной сущностью своих книг он считал фрагментарность, принципиальную незавершенность и проблематичность идей, в них заложенных. Ему свойственно непрерывно переходить от одной темы к другой, от одного ее оттенка к другому, никак не связывая их между собой. В его произведениях, в том числе и в стихах, нет ни логических ступенек, ни цепочек аргументации. В то же время наряду с расчлененностью идей его философским взглядам присуще глубокое единство. Все это делает его одним из самых трудных для перевода испанских поэтов. Показателен для Унамуно сонет «Vuelve hacia atras la vista, caminante…».
145
Особенно неудачно эти имеющие столь важное структурообразующее значение строки переданы в переводе О. Румера: «Лежат в объятиях ночи жертвой тленья», «Едва познав, навек смежают веки». Неоправданным представляется также появление в последней строке перевода Грушко («а там – что день, что век – все тот же сон») образа, действительно пронизывающего все творчество испанского драматурга. Именно в силу его общеизвестности в последней строке такой экономной формы, как сонет, он оказывается эстетически неинформативным.
147
Впрочем, это требование, коль скоро речь идет о переводе произведения романтика, не должно быть столь категоричным, как при анализе перевода, например, стихотворения поэта-парнасца.