Я держался с ребятами как ни в чем не бывало. Будто я оставался всё тем же Муромцевым, который шестнадцать дней назад вместе с ними выехал из Москвы. А ведь за эти дни исполнилось два самых больших моих желания: Маргарет и настоящее важное дело. Долгожданная поездка в страну. Тогда я не думал, что одно исключает другое. Я ни о чем тогда не думал. Просто был очень счастлив.
Неприятности начались в Вагаршапате.
В этот маленький армянский городок, который был когда-то столицей Армянского царства, мы заехали на один день, чтобы осмотреть тамошние достопримечательности. Ну, прежде всего, первопрестольный собор, Эчмиадзин, построенный в 303 году при патриархе Григории Просветителе, и древние церкви Рипсиме, Гаяне и еще какие-то руины Звартноца.
Я считал, что мы зря тратим время, таская наших зарубежных друзей из храма в храм, где одинаково пахнет ладаном, воском и мышиным пометом, а со стен длиннолицые святые, явно пережившие голод в Поволжье, недоверчиво таращат на нас круглые, как блюдца, глаза. Вряд ли такой обстоятельный осмотр всех этих «святых мест» поможет секциям КИМа в их борьбе с международной буржуазией! Но вот Мамуд, например, был в полнейшем восторге и, замирая перед каждой аркой или дверной нишей, закатывал глаза и восклицал: «Excellent! Formidable!»[14].
Я спросил, что это его так разбирает, и Мамуд пустился в длиннейшие рассуждения о лаконизме и выразительности древнеармянского зодчества, о признаках наслоения разных эпох и национальных культур и т. п.
Но еще лучшую штуку отмочил Жансон.
Мы заканчивали осмотр кафедрального собора. Вокруг нас так и сновали статные попы в длинных черных рясах, с курчавыми холеными бородами. Наперебой рассказывали о благих деяниях Григория Просветителя. Алеша переводил, как умел. Даже вспотел, бедняга. Вышли из собора, и один из попов, махнув рукой в сторону длинных двухэтажных пристроек из серо-розового туфа, торжественно сообщил, что здесь находится резиденция верховного патриарха, католикоса всех армян.
— Ладно, — сказал я. — Католикос так католикос. А нам, пожалуй, пора.
Но пришлось еще задержаться возле бюста поэта и просветителя XIX века Рафаэля Патканяна, воздвигнутого перед зданием бывшей светской школы. Вот тут-то ко мне и подошел Жансон.
— Ты можешь устроить нам встречу с католикосом? — требовательно спросил он.
— Здравствуйте, — сказал я. — Только этого еще не хватало. На кой черт он тебе понадобился? Ты же, надеюсь, атеист?
— В этом всё дело, мой мальчик. Представь, что мой отец преподает теологию в одном из брюссельских колледжей. Иногда, когда у нас обоих выпадает свободная минута, мы ведем с ним дискуссии. Часто отец побивает меня, как щенка; он отлично эрудирован, мой старик! И вот, понимаешь ли, представляется возможность узнать что-то новое о догмах армяно-григорианской церкви. Я очень бы хотел поговорить с католикосом или хотя бы с его ближайшими советниками.
Он просто огорошил меня этой просьбой. И проявил несвойственную ему настойчивость: «Организуй, устрой, мне необходимо». Эк ведь приспичило!
Я решил посоветоваться с Регусом.
Наш комендант изумленно зашевелил грозными лохматыми бровями и высказался в том плане, что организация встречи делегации КИМа с главою армянской церкви вряд ли может быть отнесена к мероприятиям по укреплению интернациональной связи.
— Ничего не получится, Морис, — сказал я Жансону. — Во-первых, всё это никому не нужная чепуха, а во-вторых, мы должны еще осмотреть развалины Звартноца, ну и, конечно, пообедать. А потом в Караклис… Так что придется тебе обойтись без этой встречи.
Он пожал своими круглыми плечами, скорчил недовольную гримасу и молча отошел.
Поехали в Звартноц. Это километров шесть-семь от города. Маленький раздолбанный грузовичок (Седик Арапетянц решительно заявил, что наш автобус нуждается в некотором ремонте) живо доставил нас на место.
Среди равнины, покрытой высокой сочной травой, разбросаны были обломки розового и черного туфа. Вот он — знаменитый Звартноц, что по-русски означает «Храм бдящих сил»…
Словно из-под земли возникший монах-экскурсовод стал распространяться о том, что храм был круглым, трехъярусным, купольным и такой неимоверной красоты, что какой-то император византийский захотел, кровь из носа, построить точно такой же у себя в Константинополе. Но только из этой затеи ничего не вышло, так как строитель храма помер по дороге в Византию.
Потом мы бродили среди развалин, и камни оживали на наших глазах. На одном теплели гроздья винограда — бледно-розовые, налитые соком и солнечным светом, на другом рельефно выступала замысловатая вязь орнамента и вдруг резко обрывалась на темных, как теснины, изломах. Мощные двухметровые капители в виде орлиных крыл, распростертых в полете…