Еще один раз этот бог упоминается в «Слове Иоанна Златоуста о том, как поганые веровали идолам», написанном в XIII–XIV вв. Автор данного древнерусского поучения против язычества, посетовав, что и после крещения славяне продолжают поклоняться Перуну, Хорсу, вилам, Мокоши, упырям и берегиням, далее продолжает: «А друзии веруютъ въ Стрибога, Дажьбога и Переплоута, иже вертячеся ему пиють в розехъ, забывше Бога, створившаго небо и землю, моря и рекы и источникы и тако веселящеся о идолехъ своихъ»[7]. Сокрушения по поводу двоеверия своих современников создателя данного «Слова» наглядно показывают, что и спустя целых триста-четыреста лет после насильственной христианизации наши предки помнили и чтили своих исконных богов, игнорируя бога навязанной им религии, что вызывало сетования православного духовенства.
В пятый раз в письменных источниках имя древнерусского бога солнца встречается нам в знаменитом «Слове о полку Игореве». Его создатель так красочно описывает начавшийся упадок мощи Руси:
Второй раз автор «Слова о полку Игореве» упоминает Дажьбога опять-таки в контексте упадка величия родной страны:
Язык этого уникального памятника древнерусской литературы весьма непрост для понимания современным читателем в силу своей исключительной метафоричности и обращения его создателя к уже утраченным мифологическим образам. Тем не менее оба упоминания «Дажбожьего внука» представляют для нашего исследования значительную ценность. Еще А. С. Орлов отмечал, что в «Слове о полку Игореве» слово внук значит «потомок во всех случаях употребления этого термина». Не вызывает разночтений и то, что сам образ «Дажбожьего внука» имеет, самое прямое отношение к Руси той эпохи. Среди исследователей нет единства только в отношении того, кого конкретно имел в виду под потомками Дажьбога автор «Слова» — правящую на Руси княжескую династию Рюриковичей либо же весь русский народ в целом. Использование этого оборота в тексте памятника делает равновероятными оба толкования. Тем не менее тот факт, что в приписке к псковскому Апостолу 1307 г., открытой К. Ф. Калайдовичем еще в 1813 г., приведенному выше образу «Слова о полку Игореве» о гибели из-за княжеских усобиц «жизни Дажбожа внука» соответствует оборот, где говорится о гибели «жизни нашей»: «при сихъ князехъ сѣяшется и ростяше усобицами гыняше жизнь наши въ князѣхъ которы и вѣци скоротилися человѣкомъ»[10], свидетельствует в пользу отнесения интересующего нас выражения ко всему русскому народу в целом, а не только к княжеской династии.
Основной контекст упоминания выражения о «Дажбожьем внуке» гениальным создателем «Слова о полку Игореве» предельно ясен: княжеские усобицы наносят страшный ущерб потомкам бога солнца как путем гибели людей во внутренних распрях, так и облегчая возможность иноплеменникам победно вторгаться на Русь. Понятно, что современной автору эпохе междоусобиц противопоставлялась прежняя эпоха единства князей и, соответственно, процветания потомков Дажьбога. Однако сама идея единства рода Рюриковичей, совместно владеющих различными русскими княжествами, имела под собой отчетливо языческую основу. В. Л. Комарович по этому поводу писал: «Необъясним был и пресловутый черед «лествичного восхождения» князей на киевский стол, явно имитировавший отношения старшинства при родовом строе, невыводимый, однако, из этого последнего непосредственно ввиду столь же явной его изжитости в XI–XII вв. Но в качестве сакрально-культового пережитка того же самого родового строя и эта загадка русской истории разрешается просто.
Субъектом владельного права русских князей был весь княжеский род не потому, что он сам сохранял до XI–XII вв. включительно архаичную структуру неделенного рода, а в силу только опиравшегося на язычество культового обычая: не обособленный от другого властелин-вотчинник, а совладелец в общем владении, русский князь долго — дольше, чем феодалы на Западе, — не находил правовой и экономической опоры своим вотчинным притязаниям именно в силу тяготевших над ним пережитков язычества.
И тяготели они в сознании той эпохи не только над субъектом, но и над объектом княжеского права: подобно роду неделима была, по крайней мере в идее, земля.
Культ земли, как и рода, в русском язычестве был одним из основоположных»[11].
Вывод В. Л. Комаровича тем более значим, что оп бьиі сделан автором исключительно на основании летописного материала, без привлечения текста «Слова о полку Игореве». Проанализировав использование в ту эпоху внеканонической «дедней и отней молитву», двойных (крестильных и «русских» или «мирских») имен, даваемых новорожденным, отдельные примеры княжеского права и явно языческий обычай постригов, этот исследователь пришел к следующему заключению: «…и если и исторических князей — Рюриковичей — в самом деле объединял сравнительно так долго родовой культ, то он не мог первоначально тоже не быть культом родоначальника. Только в поисках такого родоначальника для князей Рюриковичей надо сразу же, конечно, отказаться от самого Рюрика…»[12] Сам В. Л. Комарович подобного полусакрального родоначальника видел в Вещем Олеге, однако в свете приведенного выше примера из Ипатьевской летописи и славянского перевода «Хроники» Иоанна Малалы мы можем заглянуть в глубь веков еще дальше и предположить, что исходным родоначальником русских князей был бог солнца Дажьбог, первый царь на земле в собственном смысле этого слова. В этом случае становится понятной отмеченная выше странность автора Ипатьевской летописи, совершенно нелогично опустившего имевшуюся в славянском переводе византийского текста фразу о наследниках Дажьбога-Солнца. Понятно, что если данная фраза могла навести читателей на весьма неприятную для новой религии мысль о происхождении правящей княжеской династии от языческого бога, беса по терминологии усиленно насаждаемого христианства, то, с точки зрения монаха-летописца, о ней вообще следовало умолчать. Поскольку вопрос этот чрезвычайно важный, мы не станем спешить с окончательными выводами и сформулируем данное предположение пока на уровне предварительной гипотезы, которую необходимо подтвердить другими, независимыми от «Слова о полку Игореве» данными.
10
11