Выбрать главу

Завершая рассмотрение образа Дажьбога в этом «золотом слове» Древней Руси, необходимо обратить внимание читателей на ту особенность, что в обоих фрагментах этот бог упоминается в семантическом поле образов, которые непосредственно восходят к сфере деятельности его небесного отца Сварога. Так, в первом случае гениальный создатель «Слова о полку Игореве» дважды обыграл мотив пахоты. Сначала с ним метафорически сравнивались усобицы, которые «засевались» Олегом Гориславичем, который действовал подобно пахарю. Именно от этих засеянных и разросшихся княжеских усобиц и погибало достояние Дажьбожьего внука. Конкретизируя процесс гибели достояния потомков бога солнца, двумя строчками ниже автор уже напрямую вводит образ прервавшейся обработки земли крестьянами: «Тогда по Русской земле редко пахари на лошадей покрикивали». Подобное двойное обращение к образу пахоты вряд ли является случайным и заставляет нас вспомнить, что Сварог, как было показано в первой книге нашего исследования, сам являлся, по сути дела, изобретателем земледелия, выковавшим людям первый плуг. Однако с пахотой был связан и его сын, как солнечное божество. В XIX в. на Украине была записана песня, где солнце спустя почти тысячу лет после крещения жителей Киева прямо называется богом:

Ой піду я темним лугом, Оре милий своіім плугом, Чужа мила поганяє, І к сонечку промовляє: Поможе, боже, чоловіку, Щоб так орав поколь віку[13].

Чрезвычайно показательно, что к богу солнца обращаются за помощью в деле пахоты, изобретенной его отцом. Связь дневного светила с земледельческим трудом не ограничивается данной песней и встречается нам в русском совете-пословице: «Борони посолонь, лошадь не вскружится». Отголоски былого культа солнца просматриваются и в русской поговорке «Люди восходящему солнцу поклоняются», и в сделанном еще в XIX в. И. И. Срезневским наблюдении: «Словаки веруют в божественность Солнца, называют его святым и владыкою неба и земли, призывают на помощь в заговорах от недугов, веря, что оно помогает людям…»[14] Следует отметить, что в отдельных регионах славянского мира традиция воспринимать дневное светило как бога дожила до XX в. и К. Мошинский с некоторым удивлением констатирует результаты этнографических наблюдений: «Так, болгарские или русские женщины в разговорах с малыми детьми употребляют выражение «бог» (обычно в уменьшительных формах) не только в обычном понимании: бог, святой образ, крест, но также в смысле: солнца, луна и огонь. Мать-русинка, показывая, например, ребенку огонь, объясняет, что это бог; или когда ее спрашивают, где бог, показывает на солнце и т. п.»[15]

Во втором фрагменте «Слова о полку Игореве» резко осуждаются русские князья, которые стали «сами на себя крамолу ковать». В связи с этим стоит напомнить, что Сварог был богом-кузнецом и в этом качестве был связан не только с обработкой металлов, но и с «обработкой» слов. В древнерусском языке слово ковать помимо своего основного значения означало также «замышлять», как правило, недоброе: «не добро зла ковати мужю праведну»; «развращено срдце куеть злая на всяко время»[16]. В силу тесной связи кузнечного дела с магией ст. сл. слово КОВЪ приобрело значение «дурное намерение», «обман», ср. ц. сл. КОВЪ — «злой умысел», «злое ухищрение»: не добро… кова ковати. Подобная семантика сохраняется вплоть до XIX в. и встречается нам у Шевченко: А тим часом вороженьки чинять свою волю: кують речі недобрії. В этот же контекст целиком и полностью вписываются «кующие козни» русские князья в «Слове о полку Игореве». Тот факт, что в обоих случаях, когда речь заходит даже не о самом Дажьбоге, а о его потомстве, автор «Слова» в качестве метафор использует примеры деятельности, непосредственно связанные с семантическим полем Сварога, является еще одним доказательством в пользу истинности родословной обоих богов, изложенной в славянском переводе Иоанна Малалы и воспринятой создателем Ипатьевской летописи.

Кроме Дажьбога в «Слове о полку Игореве» упоминается и другой древнерусский бог — Хоре. По мнению большинства исследователей, это божество было заимствовано нашими далекими предками от своих ираноязычных соседей и наряду с сыном Сварога также олицетворяло собой дневное светило. Естественно, возникает закономерный вопрос о соотношении между собой двух солнечных божеств. Ответ на него на основе анализа текста дал еще в начале прошлого века Ф. Е. Корш: «Хоре есть солнечное божество, как и Дажьбог, но отличается от него примерно так же, как Ηλιοζ от Απόλλων, т. е. преимущественно, если не исключительно тем, что представляет собой самое светило, лишь олицетворенное и обоготворенное, а Дажьбог служит мифическим выражением всех сил и действий солнца, отчасти расширенных, но и лишенных первоначальной конкретности путем метафорического толкования»[17]. Продолжая сравнение двух языческих божеств, исследователь отмечал: «…видно, что певцу «Слова», как уже, вероятно, его предшественникам, Дажьбог представлялся чем-то вроде жизненного начала, обусловливающего происхождение и существование человечества вообще и «русичей» в частности, если не в особенности. Из этого различия между Хорсом и Дажьбогом, повидимому, следует, что первый на Руси новее второго»[18].

Изображения солнечного божества

Кроме письменных источников от эпохи Древней Руси до нас дошли два изображения, которые могут быть связаны с рассматриваемым солнечным божеством. В первую очередь это знаменитый Збручский идол (рис. 1), представляющий собой совокупность трех миров — небесного, земного и подземного. В верхнем, небесном, ярусе идола скульптор изобразил двух богов и двух богинь, в среднем ярусе — соответственно двух мужчин и двух женщин и, наконец, в нижнем ярусе — одну стоящую на коленях фигуру, поддерживающую земную твердь, которая по своим размерам явно соответствует персонажам верхнего яруса, а не людям. Поскольку один из небесных богов Збручского идола был изображен с конем и палашом, то подавляющее большинство исследователей довольно логично предположили, что перед нами бог войны Перун. Хоть оба этих атрибута, как мы увидим ниже, могли принадлежать и богу солнца, тем не менее, если принять во внимание соотнесенность всех четырех изображений верхнего яруса с символикой небесных светил, подробно рассмотренной в исследовании о «Голубиной книге», по всей видимости, перед нами действительно предстает на этой грани древнеславянский бог войны. Подобный вывод подкрепляется и тем, что на одежде второго мужского божества этого яруса был изображен круг с шестью лучами внутри него (рис. 2), который с эпохи бронзы являлся одним из символов солнца. Если мы примем во внимание, что бог Перун соотносился с лупой, а богиня Макошь, также явно изображенная на этом идоле, — с планетой Венерой, которая зачастую воспринималась народным сознанием как два объекта — «звезда утренняя» и «звезда вечерняя», — то перед нами действительно предстанет небосвод с тремя важнейшими для древнего человека светилами. Дополнительными доказательствами в пользу того, что второе мужское божество действительно соответствует богу солнца, является как то, что эта грань идола была ориентирована на юг, так и то, что ему, единственному из четырех небожителей, в нижнем ярусе соответствует пустой регистр. Поскольку подземный мир издревле ассоциировался с тьмой и мраком, выглядит вполне логично, что древний скульптор поместил изображения бога нижнего мира лишь под теми изображениями богов небесного яруса, которым соответствуют ночные светила, но не стал изображать его вид со спины под солнечным божеством.

вернуться

13

Боровский Я. Е. Мифологический мир древних киевлян. Киев, 1982. С. 15.

вернуться

14

Срезневский И. И. Об обожании солнца у древних славян. СПб., 1846. С. 8.

вернуться

15

Moszynski К. Kultura ludova slowian. Т.2. Kultura duchowa. Cz.l.Warszawa, 1967. C. 443.

вернуться

16

Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.). Т. 4. М., 1991. С. 232.

вернуться

17

Корш Ф. Е. Владимировы боги // Сборник Харьковского историко-филологического общества. Т. 18. Харьков, 1909. С. 53.

вернуться

18

Там же. С. 54.