С именем господа на устах, со «словом божьим» (переводной библией) в руках, с мечтой о «царствии божием на земле» шли пуритане против короля и знати.
В такой обстановке рождается «моряк из Йорка», Робинзон Крузо – в книге, а в реальности в ту же пору фламандские предприниматели Де Фо сделались совсем англичанами. Правда, потеряли они из своего фамильного имени многозначительную приставку «де», ибо местные жители по той самой привычке «коверкать чужие слова», о которой рассказывает Крузо, звавшийся, в сущности, Крейцнер, стали называть их просто Фо.
Потерю фамильного «де» новоявленные англичане возместили приобретением местных родственных связей и земель и уже через поколение чувствовали себя по-свойски в графстве Нортгемптон, в Восточной Англии, возле крупного текстильного центра Питерборо.
Окрестности Питерборо, как говорят, напоминают Голландию, так что фламандские эмигранты оседали здесь, возможно, еще и из соображений сентиментальных, но, если Дефо хотел подчеркнуть, насколько он все-таки англичанин, он вспоминал своего деда с материнской стороны, англичанина коренного, у которого имелось все, что положено более или менее состоятельному жителю «старой веселой Англии»: и поля, и скотина, и даже охотничьи собаки. Ну, как у Робинзона, ибо что, как не подобие «старой веселой Англии», устроит в конце концов на острове «моряк из Йорка»? Пусть его мир мал, ограничен частоколом, зато в этих пределах хозяин, владеющий кошками, собаками и стадом коз, представляется самому себе властелином целой вселенной.
В ту пору, когда родились отец Дефо и Робинзон Крузо, один коренной англичанин решил, судя по всему, покинуть Англию. Если мы учтем, что этот англичанин и был одним из тех, кто в промежуток времени между Шекспиром и Дефо социально изменил страну, то, стало быть, мотивы им руководили серьезные. Имя его – Оливер Кромвель.
Семейство Фо обзаводилось землей и скотиной, а этот Кромвель, хотя был типичнейшим провинциальным сквайром (помещиком средней руки), почему-то вдруг все распродал, начиная с собственного дома. Что ж, ведь он явился одним из зачинщиков антикоролевского бунта в парламенте. Тогда Карл I (он же Чарльз)[2] парламент и распустил, точнее, разогнал, собственной единоличной волей и руками своих пособников – главаря сыскной палаты и верховного епископа. А Кромвель, убежденнейший протестант-пуританин, подумывал, видимо, проделать тот путь, который проделало семейство Фо, только в обратном направлении, – уехать до лучших времен по ту сторону океана, в Новый Свет.
Пуритане в это время преследовались с кровавой жестокостью. Вожди оппозиции – в тюрьмах или на эшафоте, откуда один из них, когда ему отрезали уши, крикнул по адресу короля: «Все равно я сильнее тебя!» И это была правда, потому что ни поборы (оправдание для них приходилось казуистически измышлять), ни внутренняя война с шотландцами (повод – введение нового молитвенника) – ничто не могло вывести из застоя английскую торговлю и промышленность.
Пришлось королю в поисках денежных средств опять обращаться к парламенту и опять очень скоро распустить его, за что парламент так и был прозван «коротким». Зато уж следующий парламент распущен не был. Названный «долгим», он заседал поистине долго, двадцать лет, на протяжении всего того времени, которое у буржуазных историков получило название «большого бунта». Это и была революция.
Положение дел в канун «большого бунта», когда отцу Дефо и Робинзону исполнилось по восемь-десять лет, отражено вполне наглядно в прошении, поступившем в парламент от имени «многих подданных его величества из города Лондона, его окрестностей и некоторых графств королевства». Читая теперь этот документ, мы с трудом в нем ориентируемся не потому даже, что на первом плане дела церковные, а все остальное просматривается через споры о религиозных обрядах. Уж очень путано – и в этом своя наглядность – сплетаются здесь прогресс и реакция, требования свободы и жесточайший фанатизм.
Составители документа, понятно, пуритане, обвиняют королевских епископов в том, что они «обнаруживают нерешительность в проповеди божьей правды», «поощряют с презрением относиться к властям», «внутри церкви распространяют ереси и ошибочные мнения», одним словом, развращают народ. Протестанты требовали «тирании порядка» в противовес королевски-деспотическому покровительству всевозможной распущенности. Иначе, по словам из прошения, «доводятся до разорения все добрые подданные: суконщики, торговцы и другие».
«Мастера стали уезжать в Голландию, – говорится в прошении – и прочие страны, увозя с собой суконное производство и торговые предприятия; вследствие этого шерсть, основной продукт нашего королевства, стала иметь малую ценность и не находит себе сбыта; торговля приходит в упадок, многие бедные люди нуждаются в работе, теряют заработок, моряки и вся страна наша сильно обеднены, к великому позору нашего королевства и стыду для правительства».
Но семейство Фо к себе на родину все-таки не вернулось, и своей страны не покинул Оливер Кромвель. От слов, от парламентских прений надо было в ту пору переходить к делу: нация разделилась на сторонников короля и парламента. Грянула гражданская война.
Если взглянуть на историческую карту Англии, изображающую театр военных действий, мы увидим, насколько в самом деле с умыслом поселил своего героя Дефо и как близко от основных событий находилась его собственная семья. Робинзон, как мы уже знаем, родом из Йорка – здесь и проходила граница между враждебными лагерями. Разумеется, Робинзон был тогда еще мал и многого рассказать не может, однако называет он двух своих братьев: старший – солдат кромвелевской армии, причем одного из самых отборных полков.
Правда, преувеличивать сочувствие семьи Робинзона и вообще его среды республиканцам-кромвелевцам нет оснований. Достаточно перечитать напутственное слово сыну, какое произнес Крузо-отец, современник революционных событий, чтобы понять его позицию. Есть бедные и богатые, пусть их враждуют, а мы середина, и наша участь – заниматься делом – вот что, по существу, он сказал. Так эти «средние» люди и действовали, в особенности поначалу, стремясь от междоусобной борьбы отгородиться крепостными стенами или откупиться деньгами. Однако мало-помалу и они втягивались в «большой бунт», о чем послужной список старшего из Робинзоновых братьев говорит вполне определенно: «…служил во Фландрии, в английском пехотном полку, том самом, которым когда-то командовал знаменитый полковник Локхарт;…дослужился до чина подполковника и был убит в сражении с испанцами под Дюнкерком». Прежде всего Уильям Локхарт – это лицо реальное, своего рода ориентир, указывающий, когда и за что воевал брат Робинзона. Локхарт – один из видных кромвелевских командиров – в начале гражданской войны был на стороне короля. Перешел он к республиканцам, когда они фактически уже победили. Полк, который доверил ему Кромвель, сражался на континенте, продолжая дело английской революции: «Англия… освободила голландскую республику от испанского гнета».[3] Так под Дюнкерком продолжались бои, что когда-то начались под Йорком.
«Я прибыл в наше расположение под Йорком», – а это говорит персонаж другой книги Дефо, которая так и называется «Записки кавалера, или История гражданской войны». «Кавалеры» – сторонники короля. В книге этой канва революционных событий и исторические воспоминания, наследуя которым Дефо вел жизненную борьбу.
Подобно Робинзону, гражданской войны он не помнил, однако предысторию своей эпохи Дефо учитывал, ориентируясь в расстановке современных ему сил. Он понимал, что не сегодня началось совершающееся у него на глазах.
Однажды Дефо прямо дал свой автопортрет как современника, не желавшего сторониться событий: «Я любопытствовал обо всем на свете, расспрашивал о делах и государственных, и частных, особенно же любил поговорить с матросами и солдатами о войне, о великих морских сражениях или битвах на суше, в которых они побывали, а так как я помнил все, что они мне рассказывали, то вскоре, ну, скажем, через несколько лет, я мог описать войну с голландцами или там морские бои, битву во Фландрии или взятие Маастрихта и тому подобное не хуже самих очевидцев, и потому бывалые солдаты и моряки не прочь были потолковать со мной. От них узнал я разные истории, не только о нынешних войнах, но и сражениях времен Оливера Кромвеля, и про смерть Карла I, и все такое прочее». Вот таким манером, говорит Дефо, стал он историком – обладал изрядными познаниями о делах минувших и давно прошедших, «в первую очередь наших отечественных».
2
Каждое из английских королевских имен употребляется и в национальной, и в общеевропейской, латинской традиции: Карл – Чарльз, Яков – Джеймс, Иоанн – Джон и т. п. Некоторое неудобство и просто путаница возникают, когда сторонников короля Якова называют в нашей исторической литературе якобитами, так что получается похоже на французских якобинцев, хотя, собственно, тех, кто в Англии был за Якова, надо было бы называть яковитами.