Рабы и господа
Новое поколение в «Горе от ума» представлено одним Чацким, который, несмотря на неудачу в любви и слух о его «сумасшествии», все же одерживает нравственную победу над ретроградами, все еще живущими по законам «времен Очаковских и покоренья Крыма».
Их приверженность старым канонам продиктована даже не столько личными качествами, сколько социальным инстинктом. Фамусов, например, пока все в доме идет заведенным порядком, не слишком строг со слугами. Он заигрывает с Лизой, Петрушке мимоходом делает замечание («вечно ты с обновкой, / С разодранным локтем...») и тут же забывает о нем.
Но вот Фамусов застает Софью ночью наедине с мужчиной. Он взбешен, испуган, растерян... И после упреков дочери обрушивается на швейцара[13] и Лизу: почему недосмотрели, недонесли?
Фильке грозит поселение,[14] Лизе, уже отвыкшей от черной работы, предстоит стать птичницей.
Рабы – это необходимая «крещеная собственность», о которой вспоминают только при нужде. Старуха Хлестова хвастается перед Софьей своей «арапкой»: «Сердитая! все кошачьи ухватки! ...черна!.. страшна!», «Представь: их как зверей выводят напоказ...». Официально государство ограничивает возможности произвола душевладельцев, однако на практике для этого ничего не делается. Александру I подается специальная записка о необходимости запретить хотя бы «поштучную» продажу крестьян, дабы не разлучать их с близкими. По этому поводу много дискутируют в Государственном совете, но никаких ограничений так и не вводится вплоть до 1861 года, когда крепостное право было отменено.
Даже запрещение печатать в газетах объявления о такой продаже легко обходилось. Один из декабристов писал в мемуарах: «Прежде печаталось прямо: такой-то крепостной человек или такая-то крепостная девка продаются; теперь стали печатать: такой-то крепостной человек или такая-то крепостная девка отпускаются в услужение, что значило, что тот и другая продавались».
У либерально настроенной дворянской молодежи, побывавшей в заграничных походах и видевшей европейских «вольных поселян», этот бесчеловечный обычай вызывал особое возмущение. Вот почему Чацкий почти треть своего монолога (д. II, явл. 5) уделяет обличению «Нестора негодяев знатных», променявшего преданных слуг на охотничьих собак, и возвышенного ценителя Амуров и Зефиров, распродавшего крепостных актеров поодиночке. Декабрист Д. Беляев вспоминал, что в кругу заговорщиков «Горе от ума» пользовалось огромной популярностью именно в силу его антикрепостнического пафоса, причем «слова Чацкого «все распроданы поодиночке» приводили в ярость; это закрепощение крестьян, 25-летний срок службы (в армии. – В.М.) считались и были в действительности бесчеловечными...». Чацкий характеризует народ как «умный, бодрый», для него такое отношение к крестьянину нестерпимо, и он решительно отвергает мораль «отцов», их «слабодушие, рассудка нищету».
Для Фамусова же, который видит образец поведения в дядюшке Максиме Петровиче, такие речи есть покушение на основу основ его бытия. Чацкий – «опасный человек», «он вольность хочет проповедать!».
Народ в «Горе от ума» остается за пределами сцены, но именно в народной среде обнаруживает Грибоедов те моральные нормы, которыми характеризуется и личность, и общество в целом.
Фамусовское общество так же противопоставлено народу, как Чацкий – гостям Фамусова. Московское дворянство (а Москва воспринималась как исконный русский «народный» город) оказывается абсолютно лишенным корней в родной почве. Европейское для него во всем, начиная с покроя фрака и кончая стилем поведения и языком, ближе, чем свое отечественное. «Бодрый» и «умный» народ оказывается антиподом единомышленников Фамусова, поскольку они поражены недугом ленивой безмятежности или суетливого беспокойства. Фамусову, этому столпу московского дворянства, в книге прошлого дороги именно те страницы, на которых Чацкий находит лишь позорные примеры «пылкого раболепства». Для самого же Грибоедова понятия «народный» и «мудрый» почти идентичны. «Истинно русская, мудрая голова», – аттестовал он А. Ермолова в одном из писем.
В фольклорной традиции народ, его представители, всегда именуются «добрыми» («добрый молодец»). Фамусовское общество и в этом плане проигрывает при сравнении с народом. В заключительном монологе Чацкого оно обрисовано как
Таким образом, дворянский «здравый смысл» по всем статьям оказывается ниже народного ума и морали. Безумие мира Фамусовых особенно страшно для «молодых якобинцев», так как они верят, что народ является ведущей силой нации, но пока этот народ унижен, забит и поруган. Вот почему самые острые и горькие слова Чацкий находит для обличения крепостничества.
«Литературность» пьесы
Еще одна сторона грибоедовской комедии, обычно ускользающая от читателя и зрителя нашего времени, – ее «литературность». В первые десятилетия XIX века в русской драматургии в обычае было уснащать так называемые «светские комедии» намеками на реальных лиц и происшествия, а также украшать речи персонажей цитатами из популярных тогда произведений. Дань этой традиции отдал и Грибоедов.
Общеизвестные слова «И дым Отечества нам сладок и приятен» восходят к «Письмам с Понта» Овидия (начало I в. н. э.), затем возникают в стихотворении Г. Державина «Арфа» (1798) и у других поэтов, но в общее употребление эта фраза вошла именно после «Горя от ума». Отметим, что Грибоедов и не скрывает заимствования, так как выделяет данные слова курсивом, заменявшим в начале XIX столетия кавычки.
Выслушав сбивчивый рассказ Софьи о ее вымышленном сне (д. I, явл. 4), Фамусов заключает: «Повыкинь вздор из головы; / Где чудеса, там мало складу». И эта фраза легко узнавалась, ведь перед нами слегка переиначенная строка из прославленной баллады В. Жуковского «Светлана» («Здесь большие чудеса, очень мало складу»).
Помимо этого, в рассказе Софьи отчетливо проступают «откровения», по-видимому, заимствованные из «Нового полного и подробного сонника, выбранного из сочинений многих иностранных и в сногадательной науке искусных мужей» (1818). В этой «гадательной книге» говорится, что «луга, виденные во сне, суть знак хороший...»; «разговоры, во сне слышанные... имеют одинаковое значение со своим знаменованием...»; «темноту внезапно увидеть есть знак какого-нибудь несчастного приключения», а «чудищ видеть во сне... значит тщетную и пустую надежду...».
Греческая мифология – обязательный элемент образования XVIII – начала XIX века. Ее следы заметны в речах и персонажей «Горя от ума». Так, Чацкий обращается к Софье: «Наш ментор, помните...» Ментор – имя мудрого наставника Телемаха, сына Одиссея, ставшее нарицательным благодаря гомеровской «Одиссее». «Нестор негодяев знатных» – тоже из Гомера. В «Илиаде» Нестор – один из предводителей греков, осаждавших Трою. Нестор стар и мудр. В широком смысле это имя означает руководителя, советчика.
Присутствуют в «Горе от ума» и музыкальные «цитаты». Репетилов расхваливает Чацкому Евдокима Воркулова и спрашивает: «Ты не слыхал, как он поет? о! диво!» и тут же приводит начало любимой воркуловской арии «А! нон лашьяр ми, но, но, но» («Ах, не оставь меня, нет, нет, нет»). Это ария из оперы итальянского композитора и дирижера Р. Галуппи «Покинутая Дидона», поставленная в Петербурге три четверти столетия назад. И будучи новинкой, опера Галуппи не вызывала энтузиазма у публики, а потом и вовсе превратилась в музыкальный анахронизм, наглядно свидетельствующий о вкусе Воркулова.
13
Наличие швейцара в доме Фамусова говорит о его желании выдержать «хороший тон». Нередко и в богатых домах роль швейцара исполнял кто-либо из домашних слуг, оказавшихся поблизости.
14
Непокорных или в чем-то проштрафившихся крепостных помещики могли ссылать в Сибирь и даже отдавать в каторгу. Александр I отменил было это право в начале своего царствования, но через двадцать лет (в 1822 году) счел нужным его восстановить.