— Дымский, а как вам удалось взять его в плен втроем, да еще, говорят, в открытом бою? Ведь у него было с полсотни джигитов?
— Ну, это врут, что нас было трое. Нас прежде всего было пятеро. Чего ж тут особенного? А знаете что?
— Ну, что?
— Вы меня извините, глаза чего-то слипаются. Спать хочу…
Повернулся на бок и замолк.
— Дымский, а Дымский!..
Дымский спал.
Через несколько дней я снова пристал к нему.
— Да ну его, скучно, — ответил досадливо Дымский. — Ну ладно уж, чтоб не допытывались больше. С чего это началось? Да… так значит. Приезжает в Мургаб киргиз Тагбаш, общины бостон[7], мой знакомый.
«Дымский, — говорит мне, — ты знаешь, собачьего хвоста дело не стоит».
«А что?» — спрашиваю.
«Ты молчи, Дымский, не я тебе говорил, ветер тебе сказал. Если не ветер, меня баи убьют. Плохо у нас в Аличуре!»
«Ну что же, говори, баранов у тебя баи украли, что ли?»
«Нет, зачем у меня? Совсем плохо дело. Шо-Закир пять раз у Зор-Куля наших кессеков грабил. Перейдет ночью реку, всех баранов схватит, уходит. Плачут кессеки. Юрты собирают, уходить сюда хотят, а тут травы нет. Как будут кессеки жить, Дымский?»
Вот с этого киргиза и началось. Выяснил я все это, проверил, — прав Тагбаш. В Мургабе заседание тройки ББ[8]. Наши настаивают: выехать в Аличур, переговорить с бедняками, склонить их на активную борьбу с Шо-Закиром. Вот я и поехал с Березовским и Миралимом. Березовского я взял как одного из лучших стрелков — я предвидел, может быть, придется повоевать, а Миралим — вы знаете его, — член облисполкома, сам вызвался ехать. В тот раз мы и встретились и познакомились с вами. Позже наши в Мургабе встревожились о нас, выслали нам вдогонку двух красноармейцев для охраны — Пастухова и Иващенко. Они догнали нас в Аличуре, в юрте Тагбаша, куда мы приехали для переговоров.
У нас не было плана действий, мы рассчитывали, что бедняки нам помогут его разработать. Моя главная задача была убедить их не бояться баев — иначе говоря, разбить их родовую зависимость. Тагбаш собрал бедняков, и все они говорят: «Шо-Закир очень плохой человек, но тебе ничего с ним не сделать, в страну Афгани ты за ним не пойдешь. Он хитрый, сила у него большая, надо эту силу сломать. Как будем думать, а?»
Хорошо. Сидим, думаем. Вижу — сложное дело. Тагбаш долго размышлял, о чем-то советовался с бедняками, потом говорит:
«Ничего я тебе не скажу. А скажу так: живи у меня девять дней, ничего не делай. А потом поезжай к Зор-Кулю — сам увидишь, что тогда делать».
Я посоветовался с Миралимом, ничего больше от Тагбаша не мог добиться, решил остаться — черт его знает, что он такое придумал.
Жили мы у Тагбаша, никуда он не отлучался, я уже перестал верить ему, хотел уехать. Тагбаш не пустил. «Зачем, — говорит, — разве прошло девять дней?» Ну, остался, никуда не поехал.
Занимаюсь разговорами с проезжающими киргизами, чтоб как можно лучше уяснить себе обстановку. Однажды подъезжает к моей юрте председатель Аличурского сельсовета Дадакул. В ту пору на Памире были нередки случаи, когда крупные баи заставляли население выбирать в сельсовет тех, кто стал бы проводником их собственных интересов. Я знал, что Дадакул хоть и бедняк, но ставленник Иргиз-Кула, поэтому прежде к нему за содействием не обращался. А тут решил высказать ему в глаза все, что о нем думаю. Пригласил его к себе в юрту и так ему говорю:
«Дадакул… Ведь тебе Иргиз-Кул дороже, чем Советская власть?»
Он сидит на кошме и отвечает:
«Нет, мне Советская власть дороже, я за нее умру, за Советскую власть, но и без Иргиз-Кула сейчас я умру, потому что я его саанчи, а у меня большая семья. Пасу его пятьдесят баранов. Собираю за это с них масло и молоко. Масло продаю, из молока делаю крут, и этим я живу. Дороги сюда нет, одни камни кругом, я правду тебе говорю. Вот разбогатеет Советская власть, немножко для Памира разбогатеет, — я знаю, все: дорога сюда придет, всякая шара-бара, зерно, разный товар караваны привозить будут, все у меня свое будет, пускай нам тогда Иргиз-Кул одно слово скажет… Тебя не попросим, без тебя сами сделаем, всякая сволочь под землю пойдет, — где тогда Иргиз-Кул будет? Вот я так скажу: сейчас мы тихонько без тебя одно дело делаем, помогаем немножко Советской власти, никому не скажу сейчас, тебе тоже не скажу. Громко нельзя говорить, ай, ай, что будет, если слух до Иргиз-Кула дойдет. Ты сиди в юрте, сказал тебе Тагбаш, девять дней. А меня не обижай, мне Иргиз-Кул — большой враг, пусть я про себя это думаю и только тебе тихонько так говорю».
7
Киргизские роды состоят из общин.